Шрифт:
Закладка:
— Ура Карамазову! — пробормотал Киндерман.
РОБЕРТ БЛОХ
Психопат
1
Он услышал шум, и страх, словно разряд тока, пронесся по телу.
Глухой звук, как будто кто-то стучал по стеклу окна
Норман Бейтс судорожно поднял голову, привстал, и книга выскользнула из рук, ударившись о тучные ляжки. Затем он осознал, что это просто вечерний дождь. Просто дождевые капли, стучащие по окну гостиной.
Норман не заметил, как начался дождь, когда наступили сумерки. Однако в комнате стало довольно темно, и он потянулся к лампе, прежде чем продолжить чтение.
Это была старая настольная лампа, принадлежащая к распространенному когда-то типу, с разрисованным стеклянным абажуром и бисерной бахромой. Она стояла в гостиной с незапамятных времен, и Мама наотрез отказалась избавиться от нее. Да Норман на самом деле и не хотел этого: он прожил здесь все свои сорок лет, и в старых, привычных вещах, окружавших его с детства, было что-то приятное, успокаивающее Здесь, внутри дома, жизнь текла по установленному некогда порядку; все перемены происходили там, за окном. И по большей части в этих переменах для него таилось что-то угрожающее. Например, представим себе, что он решил бы выйти на улицу. Сейчас он, возможно, стоял бы посередине пустынной дороги или даже в болоте, где его застал бы дождь, и что тогда? Он бы промок до костей, пришлось бы пробираться домой в полной темноте. От этого можно простудиться и умереть, да и кто уходит из дому, когда уже стемнело? Насколько приятнее сидеть здесь, при свете лампы, с хорошей книгой, чтобы скоротать время
Свет падал на его жирные щеки, отражался в стеклах очков, свет заставил блестеть розовую кожу под редеющими прядями волос песочного цвета, когда он склонился над книгой, чтобы продолжить чтение.
Такая увлекательная книга, неудивительно, что время пролетело незаметно. «Королевство инков», сочинение Виктора В. фон Хагена; никогда раньше Норману не приходилось встречать такое обилие интереснейших фактов. Например, вот это: описание «качуа», победного танца воинов, они образовывали огромный круг, извиваясь и двигаясь словно змеи. Он углубился в чтение: «Ритм для этого танца отбивали на том, что некогда было телом вражеского воина, — с него сдиралась кожа, живот надувался, так что он превращался в барабан, а все тело играло роль резонатора, причем звуки исходили из открытого рта: необычный, но вполне эффективный метод».
Норман улыбнулся, потом позволил себе расслабиться и поежился, словно зритель, созерцающий страшную сцену в фильме. Необычный, но вполне эффективный метод, да, так оно наверняка и было! Только представьте себе: содрать с человека, возможно еще живого, кожу, а потом надуть живот и бить по нему, словно в барабан! Интересно, как именно они это делали, как обрабатывали и сохраняли плоть мертвеца, чтобы предотвратить разложение? И еще, каким складом мышления надо обладать, чтобы вообще дойти до такой идеи?
Не самая аппетитная тема, но стоило только Норману прикрыть глаза, эта сцена возникала перед ним так ясно, как будто он ее видел: ритмичное движение обнаженных, раскрашенных тел воинов, извивающихся, раскачивающихся в такт под безжалостным, словно выжженным небом, и старуха, скорчившаяся перед ними, отбивающая бесконечный ритм на раздутом, выпяченном животе трупа. Искаженный в гримасе рот широко распахнут, очевидно, с помощью костяных распорок; звуки доносятся оттуда. Мерный гул от ударов по раздутой плоти, идущей из сморщенных внутренностей, пробивающий себе путь по горлу и вырывающийся, словно глухие стоны, из глотки мертвеца.
На какое-то мгновение Норману даже показалось, что он слышит эти звуки. Потом он вспомнил, что шум дождя тоже образует ритм. А также шаги…
Он, конечно, почувствовал, что она здесь, даже не слыша ее шагов: привычка так обострила его чувства, что он просто знал, когда Мама появлялась в комнате. Даже не видя ее, он знал, что она стоит рядом.
Сейчас Норман и в самом деле не видел ее; не поднимая головы, он сделал вид, будто продолжает чтение Мама спала у себя в комнате, и он прекрасно знал, какой раздражительной она бывает, когда только проснется. Так что лучше всего сидеть тихонько и надеяться, что сегодня на нее «не найдет».
— Норман, ты знаешь, который час?
Он вздохнул и захлопнул книгу. Теперь ясно, что с ней придется трудно: сам вопрос был предлогом для начала придирок. В холле стояли дедушкины часы, так что по пути сюда Мама легко могла узнать время.
И все же спорить из-за этого не стоит. Норман бросил взгляд на ручные часы, затем улыбнулся.
— Пять с минутами, — произнес он. — Говоря по правде, я не думал, что сейчас так поздно. Я читал…
— Ты думаешь, я слепая? Я вижу, что ты делал. — Теперь она стояла у окна, следя за тем, как стучат по стеклу дождевые капли. — Я вижу и то, что ты сделал. Почему ты не зажег нашу вывеску, когда стемнело? И почему ты здесь, а не там, где следует, — не в конторе?
— Ну, понимаешь, начался такой жуткий ливень, и я подумал, что вряд ли кто-то здесь появится…
— Чепуха! Как раз в такое время можно заработать. Многие не боятся водить машину в дождливую погоду.
— Но вряд ли кто-нибудь заедет к нам. Все пользуются новым шоссе. — Норман осознал, что в голосе его появились горькие нотки, почувствовал, как горечь подкатывает к горлу, так что теперь он словно ощущал ее терпкий вкус и сделал попытку сдержать себя. Слишком поздно; он должен извергнуть наружу все, что накопилось в душе. — Я говорил тебе, что нам грозит, когда нас заранее предупредили об этом шоссе. Ты бы спокойно успела продать до официального объявления насчет строительства новой дороги. Мы могли купить там любой участок за гроши, да к тому же и ближе к Ферве- лу. Сейчас у нас был бы новый мотель, новый дом, возможность заработать. Но ты меня не послушала. Ты никогда не слушаешь, что я говорю, правда? Только одно: «я хочу», «я думаю»! Противно смотреть на тебя!
— Вот как, мой мальчик? — Голос Мамы
