мешков и рассовывал их по полкам. Затем Бренда предложила ему поесть, и хотя Джордж поначалу отказывался, потом все же сдался и устроился на кухне перед большой тарелкой с праздничными закусками.

— Мне помнится, Бренда, ты говорила, что еще не все гости съехались, — забеспокоился Джордж. — Я их, случайно, не объем?

— Бог ты мой! Да тут еще на десятерых хватит! — рассмеялась негритянка. — А ты, по-моему, уже несколько часов ничего не ел. И кроме того, после всей той работы, которую ты сегодня для нас сделал, я просто не имею права отпускать тебя домой на голодный желудок.

Некоторые блюда показались Джорджу настолько странными с виду, что какое-то время он лишь молча косился на них, не решаясь попробовать. Особенно удивлял его пудинг по-индийски. Но потом, когда он наконец осмелился проглотить маленький кусочек зеленой желеобразной массы, лицо его расплылось в широкой улыбке, обнажившей кривые желтые зубы.

— Ты, Бренда, таких тут яств понаделала, — * засмеялся он, — что для меня почти все в диковинку. Я человек простой и привык к скромной пище. А здесь — что ни попробуешь— просто пальчики оближешь! И вкусно и наверняка полезно. Правда, выглядит твоя стряпня чуток странновато, но будем надеяться, что меня не пронесет.

Бренда прекрасно понимала, что Джордж просто подшучивает над ней, но притворилась, будто он ее смертельно обидел.

— Кушай-кушай и не забудь потом спасибо сказать. Дома тебе такого в жизни не предложат. Ты это не хуже меня знаешь. Я, конечно, не хвастунья, но все гости за столом час тому назад буквально аплодировали нам с Мередит.

Уолши вместе со своими пациентами все еще отдыхали после сытного ужина в просторной гостиной, не спеша попивая вино. Все, кроме Берманов, которые не притрагивались к спиртному, уже дважды наполняли свои бокалы.

Завязался оживленный разговор, основное участие в котором принимали Уолши, Пирсоны и Андри Уорнак. Остальные гости с интересом слушали. Говорили в основном о старом Юге и о тогдашних плантаторах. Изысканная гостиная как нельзя лучше располагала к такой беседе, и Чарльз с удовольствием рассказывал присутствующим все, что знал сам:

— Земля в те времена была высшей формой собственности. Чем больше было у человека земли, тем выше его социальный статус. Поэтому каждый состоятельный гражданин мечтал стать плантатором. Они имели в обществе примерно такой же вес, как джентри[3] в Англии.

— А за что же их так уважали? — спросила Андри Уорнак.

— Они этого вполне заслуживали. Они доказали, что способны не только успешно вести дела, но и быть достойным примером для других. Они знали все о земле, о культурах, которые на ней выращивали, о том, как ухаживать за растениями и как бороться с болезнями. И не только это. Каждый плантатор мог запросто починить любой сельскохозяйственный инструмент, разбирался в метеорологии, мог правильно назначить цену за товар, выгодно продать и вовремя поставить его. Кроме того, чтобы не обанкротиться, плантаторам самим приходилось вести бухгалтерский учет и все банковские дела.

— Теперь я понимаю, почему самые способные из них становились настоящими знаменитостями, — заметил Марк Пирсон. — Как, например, Томас Джефферсон.

— Вот именно, — согласился Чарльз, улыбнулся и отпил глоток хереса.

Анита всегда радовалась, видя, с каким наслаждением ее муж предается приятному разговору. Ведь это именно он предложил начинать психотерапевтические сеансы издалека — с сытного ужина и непринужденной беседы о делах давно минувших дней. Сейчас было очень важно дать всем этим людям почувствовать, что можно получать истинное наслаждение от простого общения друг с другом.

Даже Марк Пирсон постепенно стал расслабляться. В нем пропала прежняя скованность и настороженность в отношении к хозяевам поместья. Это заметила и Хитэр, и сейчас она довольно улыбалась каждому его замечанию.

Единственным из гостей, кто не испытывал никакого удовольствия от всех этих разговоров, оставался Гарви Уорнак. Он даже не пытался вникнуть в суть беседы, и, когда Чарльз отвечал на очередной вопрос Андри об укладе жизни в феодальном поместье, Гарви неожиданно перебил его и заявил, что лично он сейчас лучше отправится подышать свежим воздухом. При этом Гарви умышленно не стал просить никого составить ему компанию, и хотя голос его звучал спокойно, все почувствовали, что внут* ренне он напряжен:

— По-моему, я ничего не потеряю, прогулявшись немного перед сном. Если, конечно, мы не перейдем сейчас нё* посредственно к тому, за чем мы, собственно, сюда и пру* ехали. Я имею в виду сеансы психотерапии. А после плотного ужина очень полезны пешие прогулки.

— Разумеется, — с улыбкой ответил Чарльз.

— Может, нам тоже присоединиться к вам? — спросид Бен Харрис, не замечая, что супруга толкает его локтем в бок. Бен никак не хотел понять, что Гарви необходимо сейчас побыть одному.

— Знаете, мне хотелось бы какое-то время побыть наедине с собой, — отклонил его предложение Гарви. — Дело в том, что я должен как следует продумать то самое письмо, которое нам предстоит писать своим спутницам жизни. — Гарви язвительно усмехнулся.

— Ну, конечно же, как вам будет угодно, — развела руками Софи Харрис. — А мы с Беном просто посидим на веранде. Мы ведь живем в Ричмонде в высотном доме, так что не очень-то часто доводится гулять по вечерам. Мы больше привыкли сидеть на балконе.

Гарви молча покинул гостиную, а через несколько минут Харрисы допили вино и последовали за ним.

Анита Уолш уже в сотый раз посмотрела на часы, напряженно раздумывая, что же могло так серьезно задержать в пути Вернона и Розу. Они звонили в поместье с заправочной станции, которая была отсюда всего в ста милях. С их стороны было бы верхом глупости повернуть назад и поехать домой, даже если допустить, что в тот момент супруги окончательно разругались. Может быть, у них сломалась машина? Но тогда почему они не позвонят еще раз?

Аните только и оставалось надеяться, что с Хернами не произошло по дороге ничего страшного. Но вслух она не решалась выражать своих опасений. Зачем понапрасну беспокоить остальных? Тем более что Вернон и Роза могут подъехать в любую минуту. Анита попыталась представить себе самый простой и естественный вариант: Херны проезжали мимо какого-нибудь дискоклуба и, решив еще раз доказать себе, что они по-прежнему «молоды духом и телом», заехали туда и задержались дольше, чем предполагали.

Джоан Берман считала, что стаканчик хереса ей бы сейчас не повредил, но тем не менее продолжала пить кофе. Таким образом она морально поддерживала своего мужа, которому алкоголь был строго противопоказан. Иногда она мечтала о том, что в один прекрасный день Сэнфорд оценит ее самопожертвование и в знак солидарности