Сварт вновь скользил по улицам, искал улики. Он вернулся на место последнего преступления – следы, конечно, затоптали, осталась только грязь в тесном проулке.

Капитан, самовольно записавшийся теперь в сыщики, еще раз прошелся по лавкам и долго изучал не самые новые газеты, которые рассказывали о предвыборной кампании. Серые листы с дешевой краской уже отдавали сырым запахом разложения, и старые новости тонули в этом духе прошлого. Но для Сварта череда смазанных слов складывалась в картину с тайным смыслом.

Он долго и чрезвычайно вежливо говорил с начальником местной типографии, для самоуспокоения представляя в сладких мечтах, как он медленно и изощренно уничтожает этого «тупоголового сноба». Зато в конце льстивых переговоров добился того, что ему позволили поглядеть в архиве старые номера.

Всю мозаику событий Сварт выстроил у себя в голове из коротких заметок старых газет о состоянии дел того или иного торговца, подписании новых договоров и тому подобного. Под конец изучения он довольно ухмыльнулся. Он-то уже все понял, но нахмурился, когда осознал, что одни газеты ничего не докажут. Зато он, чужеземец, почти как наяву увидел всю жизнь города, которая проходила до прибытия нежданных путешественников.

Ближе к вечеру Сварт пошел в салун у ратуши и снова подозвал музыканта. Безвкусный тип по-прежнему старательно импровизировал на хромом фортепиано и охотно прервался на дармовую выпивку к неудовольствию хозяина.

Музыкант в этот раз оказался намного менее доверчивым, чем накануне, и говорил неохотно. Но Сварт заливал его уши комплиментами и снова угощал, расхваливая «непревзойденную игру». Мысленно он морщился от количества фальшивых нот.

За время служения в доме Вессонов Сварт отлично научился различать хороших и плохих музыкантов, ведь ему приходилось самому выбирать состав оркестра для приемов. Он слушал и оценивал, каких исполнителей пригласить в дом ненавистных хозяев. Он добился и этой привилегии, сделав лорда практически беспомощным в принятии решений.

И оценивал он весьма старательно, несмотря на всю ненависть к тому, какую роль приходилось играть в тот период. Возможно, роль он ненавидел, но ведь не себя. Так что не позволил бы кому бы то ни было усомниться в собственном вкусе или манерах. Это нарушило бы ядовитую сладость блестящего спектакля.

В какой-то мере он скучал по таким представлениям, которые взращивали в нем неповторимую ненависть ко всему живому.

Теперь же он не пребывал в какой-либо роли, но и себя настоящего не показывал. Носил временную безыскусную маску, как на карнавале. Но ерзающий на высоком барном стуле музыкант вынуждал «украшать» и старательно поддерживать образ маскарадного уродца.

Сомнительный тапер явно хотел сбежать, видимо, тревожился, что странный господин слишком радушно к нему относится. Уже второй раз зачем-то хвалит. Сварт не скупился, спуская последние деньги, и заставлял несколько недоумевавшего бармена постоянно обновлять содержимое широкой глиняной кружки тапера, притом свою оставлял практически нетронутой.

Музыкант потирал несколько дрожащие руки, но под пристальным взглядом навязчивого собеседника невольно выпивал предлагаемую отраву средней крепости. Усталость за день брала свое, через какое-то время тапер довольно улыбнулся, сладко и печально вздохнув. Тут-то и посыпались вопросы, не все сразу, а планомерно, осторожно, но на прежнюю тему.

– Как у тебя вообще жизнь, друг? – мягчайшим голосом ободряюще поинтересовался Сварт.

– Жизнь. Да так, музыкантская, как обычно, – отмахнулся тапер, опрокидывая в себя кружку.

Кажется, часто он играл в салуне, зато пил редко. Только слушал сквозь свои фальшивые ноты, как хозяин наливает гостям. И завидовал.

– Сегодня играешь в доме короля, а завтра у обочины в пыли? – подталкивал к требуемой теме Сварт.

– Ну, не такие контрасты, конечно, – пожал плечами собеседник, но откинулся на высоком табурете, плавно жестикулируя: – Но вот, положим, недавно я у мэра играл в доме, а сейчас снова в этой дыре. Как повезет.

– Будешь называть дырой мое заведение, вылетишь и отсюда! – вмешался не вовремя подслушавший хозяин, но возмущенно удалился, яростно вытирая подвернувшийся под руку стакан.

– Кто же тебя пригласил к мэру? – искреннее усмехнулся Сварт, ровным счетом не понимая, как такая бездарность могла трогать клавиши рояля в приличном доме.

– Думаешь, я такой плохой музыкант? Сам господин Нилс порекомендовал! – обиделся тапер, уже еле-еле шевеля заплетающимся языком: – Эй, приятель, куда же ты?

Сварт оказался около фортепиано, метнувшись туда, точно тень, пока музыкант допивал свою кружку. Больше поить его не стоило: обещал упасть, так и не рассказав больше ничего полезного. Этого Сварт не желал бы. Успокаивающим тоном он обратился к вызывавшему презрение собеседнику:

– Друг мой, а не покажешь ли ты мне, как устроен твой чудесный инструмент?

– Гусли? – кажется, совсем захмелел музыкант, но постучал себя по щипаной белесой голове и догадался: – А! Это… Этот… Форт… фортепиа… Фортепиано! Ну, смотри, приятель… Все просто!

«Человек искусства» охотно снял крышку с инструмента, удалось ему это не с первого раза, но достаточно скоро, несмотря на дрожащие руки. Фортепиано плохо закрывалось, да и вообще казалось, что рассохшиеся облупленные доски скоро развалятся.

– В-вот смотри… Это колки, это струны на них… Ой, как тут все расстроено-то! То-то я так погано играю. Надо бы настроить. А почему это их тут так много? Эй! Струны, вы куда? Куда! Не убегайте, – начал достаточно бессвязно объяснять музыкант, ероша волосы. Кажется, в глазах у него двоилось.

«Так он еще сам понимает в настройке инструмента. Ну, что ж, может, он еще не так безнадежен», – усмехнулся Сварт, едва сдерживая издевательскую ухмылочку. Но то, что капитан увидел внутри пианино, вполне его удовлетворило. Нет, конечно, гора пыли его раздражала. А вот отсутствие трех струн – притом толстых струн – весьма обрадовало. А потом музыкант начал трезветь и спохватился:

– Хотя… Господин, зачем вам на все это смотреть?

– Да, пожалуй, я действительно задержался, – согласился Сварт, кивая и поправляя очки.