Шрифт:
Закладка:
Еще я хотел бы сказать, что отец Георгий был замечательным исповедником. Я был на Сардинии, где познакомился близко с нашим дорогим отцом Иоанном (Джованни Гуайтой). И в это время пришло известие о кончине отца Георгия. К счастью, удалось купить билет, прилететь… Но больше всего меня поразило здесь огромное количество людей, бывших на похоронах. Весь переулок (тогда не было этой пешеходной зоны, машины ездили туда-сюда) был запружен людьми. Тысяч пять было на похоронах. Это было совершенно удивительно – такое внимание. И я думал: почему? Потому что он мог затронуть те особые струнки душ людей, которых никто другой из священнослужителей затронуть не мог. Если бы не отец Георгий, многие из этих пяти тысяч людей, наверное, никогда бы не переступили порог церкви. А вот именно он сумел их привлечь, удержать, наставить.
У него был замечательный дар сочувствия, понимания человека. Почему множество людей, которые начали ходить в церковь при нем, потом перестали ходить после его кончины? Потому что они такой симпатии, такого сочувствия не находили. Он находил действительно нужные слова. Мы иногда делились – пастырски, не нарушая тайны исповеди, – тем, чту кто-то из людей на исповеди сказал. Наши мнения абсолютно всегда совпадали, но его мнение было всегда глубже, ярче. И он умел всегда сразу понять человека и сказать то, что нужно.
Церковь свв. Космы и Дамиана в Шубине. 1881 год. Фотогравюра Шерер, Набгольц и К°
Я немножко досадовал, что он на конференции ездит, книги пишет: у него же такой дар исповедника, дар привлечения людей к Церкви – нечего куда-то ездить. Но, конечно, я был неправ, потому что надо было быть и там и там. И вот отцу Георгию это как-то удавалось. Но, конечно, с огромным напряжением сил. Потому что он нередко не спал ночами, будучи чем-то захвачен. И это не было болезненно: просто захваченность какой-то идеей, какой-то нуждой. И тратил это время именно на то, что писал тексты, что-то учил, что-то читал, то есть у него, как и у отца Александра Меня, наверное, ни одной секунды не пропадало даром. Умение ценить время, с пользой его проводить – это, конечно, было одним из его замечательных дарований. Человек одаренный – он во всём одаренный, как отец Георгий, который знал несколько языков. Но у него был дар сочувствия к людям. Это поразительно, как он точно умел определять, в чем проблема, и как точно умел находить слова, чтобы человека поддержать.
Ну и, конечно, иногда было с ним и нелегко, непросто. Потому что он был человек очень эмоциональный, очень горячо воспринимал и доброе, и злое и горячо на это реагировал. Наверное, все знают, какой эпизод был в его еще светской деятельности. Когда он работал на кафедре (я не помню, было это в университете или в Инязе), какого-то человека то ли лишили премии, то ли что-то в этом роде. И отец Георгий об этом узнал, узнал также, что причиной было то, что этот человек был евреем. Тогда он бросился в отдел кадров, буквально схватил эту начальницу: «Немедленно достаньте мои документы, достаньте мои документы!» – «Что? Зачем?» – «Напишите там, что я еврей!» Вот такая была реакция на это проявление дискриминации, такой был эпизод в его жизни.
Когда убили Анну Политковскую, он всё время ходил на какие-то маленькие демонстрации протеста. Ходил туда, считал это делом своей жизни, считал, что это необходимо нужно. Вместе с тем он вполне удерживался от того, чтобы не броситься с головой в политическую деятельность, как некоторые священники сделали. Он понимал, что наше дело все-таки вот здесь, в храме.
Он умел дружить с самыми разными людьми. К нему очень тепло относились Папа Иоанн Павел II, митрополит Антоний Сурожский. Причем, не просто как к коллеге, а именно по-дружески. Это было замечательно. Ирина Алексеевна Иловайская – для нее он был очень важным, нужным человеком, доверительным. Он умел вот так раскрываться к людям.
Всё время у меня такое ощущение, что мало я ценил его в то время, когда он был жив, насколько больше можно было общаться, узнавать от него какие-то важные вещи, его суждения, мнения. Это лишнее подтверждение тому, как нам важно быть внимательными друг к другу, пока мы еще здесь, в этой жизни. Слава Богу, что мы знали таких людей. Как я всегда говорю на панихидах, что мы должны не только скорбеть о людях, которые ушли, но и быть благодарными за то, что в нашей жизни такие люди были.
22 июня 2017 г.
* * *
С самого начала, когда он начал служить, он избрал для себя самое тяжелое служение – в Детской республиканской больнице. Почему тяжелое? Не только потому, что там дети больные. Они умирают. Их приходится причащать перед смертью, приходится беседовать с их родителями, утешать, находить слова. Это поразительно. Отец Георгий как-то мне сказал: «Знаете, почему я там могу работать? Потому что я могу вместе с ними реветь, плакать». Поскольку он сам в детстве очень много болел и до седьмого класса (он сам рассказывал) ходил, держась за стенку, он очень хорошо понимал, что такое болезнь.
В прежние времена к нему было очень неблагоприятное отношение. Когда он умер и надо было хоронить, благочинный мне звонил: «Ну, вы там награды наденьте на тело». (Мы с отцом Олегом Батовым его облачали.) Я говорю: «Да у него нет наград». – «Как нет? Ну, камилавка…» – «И камилавки у него нет». У него не было ни одной церковной награды. Ни одной. Он служил тринадцать лет. Это уникальный случай. К нему так относились: «Какой-то он странный». Потому что он действительно прямо говорил, чту думал. Он всегда шел туда, где трудно. Так он ходил в детскую больницу каждую субботу. Это еще и физически было трудно: после литургии ходить по палатам и причащать по шестьдесят-семьдесят детей.
18 июня 2019 г.
* * *
Я хочу сказать вот о чем. Я думаю, что есть одна особенность личности отца Георгия, общая и с отцом Александром Менем, и с владыкой Антонием, митрополитом Сурожским. Это черта, которую я мог бы назвать так: они были мистиками; мистиками в том смысле, который заключается в греческом слове
