три недели позже Шишкова) и в 1769–1774 годах учился в Лейпцигском университете вместе с Радищевым и Скарлатом Стурдзой. Затем он служил в Сенате, в Академии наук и в Комиссии об учреждении народных училищ, в которой оставался до 1797 года. На этих постах он проявлял большую заботу об образовании; он ратовал за создание университетов, доступных для всех сословий (радикальная мысль в обществе, где доминировали дворяне), и настаивал, чтобы преподавание велось на русском языке, несмотря на то, что среди преподавателей превалировали немцы (идея в русле культурного национализма Шишкова и Карамзина). Кроме того, предвосхищая Сперанского, он полагал, что продвижение по службе должно определяться образованием и способностями человека, а не составлять исключительную привилегию дворянства [Сухомлинов 1874–1888, 6: 6, 14, 26–77].

С 1797 года Козодавлев – влиятельный член Сената, известный как человек изощренного ума. Он стремился обеспечить непреложность закона, разделял ненависть Радищева к рабству, поддерживал свободу печати и борьбу против суеверия и невежества. Возможно, благодаря своим прогрессивным, хотя и националистическим взглядам он был в Комитете министров единственным другом министра юстиции И. И. Дмитриева, дружившего также с Карамзиным. Козодавлев стал товарищем министра внутренних дел в 1808 году и министром – в 1810-ом. Его экономическая политика вплоть до его кончины в 1819 году была нацелена на развитие промышленности, устранение препятствий этому и на поощрение публики «покупать русское». Он полагал, что основные сложности связаны с управленческим аппаратом. Когда его спросили, отчего чужеземные растения отлично растут в российских оранжереях, а русским промышленникам трудно успешно производить товары, аналогичные иностранным, он ответил: «Оттого, что в устройство оранжерей не вмешивается администрация» [Сухомлинов 1874–1888, 6: 260][386].

Козодавлева привлекало Библейское общество. Подобно Стурдзе и немецким мистикам, он считал, что французский король сам способствовал революции и что нельзя строить будущее на основе старого режима. По-видимому, он одобрял и обращение Российского библейского общества к личности (каждый верующий должен самостоятельно читать Библию), и поддержку массовой грамотности (необходимой для чтения Библии), и культурный национализм (издание Библии на русском языке). Российское библейское общество было совместным частно-государственным предприятием, и о подобной же кооперации он мечтал между государством и производством. И наконец, он не терпел диктата ни в экономике, ни в религии, – возможно, по этой причине его и привлекал экуменизм Библейского общества (хотя позднее он восставал против авторитарности в теоретических вопросах и нетерпимости, которые начали в обществе проявляться)[387].

Помимо прочих обязанностей, Козодавлев издавал газету своего министерства «Северная почта», выходившую дважды в неделю. Она содержала российские и иностранные новости, но одной из ее главных задач была пропаганда: газета неустанно восхваляла на своих страницах русский язык, литературу и промышленность. Значительная часть информации для печати поступала от почтовых чиновников, подчиненных его министерству [Сухомлинов 1874–1888, 6: 231–264]. Благодаря этой системе он познакомился с человеком, чья репутация была хуже, чем у кого-либо другого из русских консерваторов, – Дмитрием Руничем.

Рунич родился в 1778 году в Москве, где и получил образование, прежде чем приступить к службе при посольстве в Вене. Там, по слухам, дошедшим до Лабзина, «вся жизнь [его] проходила в весельях, <…> целью [его были] удовольствия и забавы»[388]. В 1805 году он был назначен заместителем московского почт-директора Ключарева, масона со стажем и друга Новикова, с кружком которого Рунич и его отец также были связаны. Однако он чувствовал себя потерянно без руководства своего друга, харизматичного и властного Лабзина, жившего в Санкт-Петербурге, и писал тому, что отчаянно хочет отдохнуть у него «от рассеянности московской жизни и насладиться в братском союзе, любовию и единодушием»[389]. «Простите, – молил он слезно, – браните, бейте меня, только не переставайте любить меня и подкрепить слабого советами вашими»[390].

Рунича, как и многих его современников, мучило «вольтерьянство», с которым он не мог ни распрощаться, ни ужиться. Полвека спустя он еще будет внезапно просыпаться по ночам, с ужасом вспоминая «богохульные песни» своей юности [Дмитрий Павлович Рунич 1898: 390]. Когда он тщетно пытался изгнать из своего сознания темные силы, ему приходило на ум, какие муки ожидают грешников после смерти: его заставят вечно созерцать отвратительные подробности своих преступлений. Вплоть до 1806 года, если не дольше, «вольтерьянство» боролось в нем с мистической верой, к которой его приобщали Лабзин, Новиков, Лопухин и, возможно, другие. В конце концов его мистические тревоги в совокупности с неудачами на службе заставили его искать утешения в сумрачной мистической религиозности [Дмитрий Павлович Рунич 1898: 390][391].

Рис. 10. Д. П. Рунич.

[ОВИРО 1911–1912, 7: 223]

Судьба Рунича изменилась в одночасье 10 августа 1812 года, когда Ростопчин, сам того не желая, оказал ему услугу, отправив в ссылку Ключарева и возложив на Рунича ответственность за почтовое ведомство. С этого момента он докладывал о делах непосредственно Козодавлеву, и это стало реальным началом его карьеры. Теперь он присоединился к кругу набожных христиан, связанных с Библейским обществом и читавших «Русский вестник» Глинки, – впрочем, не всегда разделяя его светлую веру в человека и русский народ[392]. Одним из них был Козодавлев, входивший в правление Российского библейского общества, другим – Попов, с 1809 года помощник Козодавлева по почтовому ведомству, директор его канцелярии с июня 1811 года, ас 1813 года один из двух секретарей Российского библейского общества (вторым был А. И. Тургенев). Одинокий вдовец с тремя дочерьми, обладавший ограниченным умом и мистической верой, Попов впоследствии сыграл заметную роль в нескольких страннейших эпизодах из истории мистицизма Александровской эпохи. Петер фон Гётце, работавший с ним, был невысокого мнения о нем и описывал его как «маленького узкоплечего человечка с простодушным и набожным выражением лица», который завершал прозаические рутинные совещания РБО по вопросу распределения Библий, обращая взор в потолок и вздыхая: «Чудны дела твои, Господи!» [Goetze 1882: 97]. Возможно, Рунич был и ранее знаком с Козодавлевым и Поповым, но только благодаря их переписке; после удаления Ключарева между ними установились более тесные отношения [Половцов 1896–1918,14: 531–534; Sawatsky 1976: 248].

На почт-директора были возложены важные обязанности. Во-первых, Рунич отвечал за перлюстрацию частных писем, проходивших через его отдел. Это был существенный источник информации для властей, поэтому Козодавлев мягко выговаривал ему в 1815 году: «Удивляюсь, что выписки от вас доставляемые так сухи и так их мало. Я надеюсь, что теперь вы усугубите ваше на сие внимание и проникнете во многие вести из Петербурга в Москву писанные»[393]. Кроме того, Рунич был глазами и ушами министра.