Золотисто-рыжий, чудесный жеребец… Уверен, ни у кого в Париже нет такого.

Вопреки ожиданиям, Адель вовсе не было скучно с князем. Он был оживлен, весел и очень разговорчив, он развеселил Адель анекдотами и заинтересовал рассказами о своей молодости. Говорил он темпераментно, увлеченно, жестикулировал, так и сыпал именами русских вельмож. Именно из его слов Адель неожиданно поняла, что старый Николя Демидов, ее отец или псевдоотец, оказывается, вот уже шесть лет как умер.

После ужина, невольно желая сделать Тюфякину приятное, она впервые за много месяцев села за рояль и пропела «О чем мечтают молодые девушки» на слова Мюссе. Пламя свечей отражалось на сияющей поверхности инструмента и золотило белоснежные лепестки камелий, свешивающихся из вазы. Князь стоял рядом и слушал Адель, притопывая ногой в такт и подпевая в особо веселых местах. Когда она кончила, оба рассмеялись; Тюфякин с восхищением сказал:

- У вас, несомненно, есть способности, Адель! Вы учились пению?

- Только музыке, и то немного. Вам понравилось?

- Вам надо учиться! - произнес он с жаром. - У вас небольшое, но очень милое сопрано, а при вашем очаровании это сделает вас просто звездой! Не думайте, милочка, что это лесть. Если только вы готовы учиться…

- Я готова, но как?

- Я найму учителя, он будет приезжать сюда, в Компьен. Совсем немного времени, и вы сделаете успехи.

Адель была согласна. Она подозревала, что Тюфякин прав, голос придаст новые грани ее очарованию, а в этом вопросе ничто не может быть лишним. Она была даже признательна старику за то, что он готов был принять участие в ее развитии - никто доселе о том не заботился.

- Хорошо, - сказала она, закрывая крышку. - Для этого я непременно найду время.

Она взглянула на часы: близилась полночь. Это была первая ночь, которую она должна была провести в Вилла Нова. Ей предстояло, наконец, выяснить то, что до сих пор оставалось неопределенным - ради чего ее сюда пригласили и что от нее хотят. Князь пока ни словом не давал понять, чего хочет, словно опасался что-либо окончательно утверждать. Адель не знала, как быть, но, поскольку Тюфякин ни от чего не отказывался, она посчитала, что он все-таки хотел бы стать ее любовником. Помолчав минуту, она с мягкой решительностью произнесла:

- Ступайте, князь. Я приду к вам позже.

Он слегка покраснел, но ничего не возразил. Она протянула ему руку. Он поцеловал ее и, шаркая туфлями, удалился.

Однако ночь, едва начавшись, ознаменовалась жесточайшим приступом астмы у старого князя: в самый неподходящий момент грудь ему сдавило удушье, лицо посинело, он жадно хватал ртом воздух, хрипел и рвал на себе рубашку. Потрясенная Адель, распахнув окна в комнате, в ужасе выбежала на лестницу и громкими криками созвала прислугу. Лакеи, за исключением личного камердинера князя, мало чем могли помочь и только создавали шум. Камердинер на ломаном французском объяснил Адель, что приступ этот - обычный, и случается довольно часто. Она, наклонившись к князю, разобрала лишь одно слово, которое он все время повторял: «сигары, мои сигары».

- Сигары? - переспросила Адель. - Какие могут быть сейчас сигары?

- Да-да, сигары, мадемуазель! - воскликнул камердинер обрадованно. - Сигары из травы, травяные сигары! Только они и помогают.

Он бросился к шкатулке, спрятанной в шкафу, и дрожащими руками подал хозяину зажженную сигару, потом принялся окуривать этими же травами всю комнату.

Адель переглянулась с Жюдит, которую разбудил переполох и которая стояла рядом в одной ночной рубашке. Горничная едва слышно произнесла:

- Пожалуй, мы слишком радовались днем. Кто знает, не слишком ли это опасно.

Жюдит высказала то, что было на уме и у Адель. Этот приступ, который она впервые увидела, был сам по себе пренеприятнейшим зрелищем. Ей было жаль Тюфякина, но она была вынуждена думать и о себе. Не опасно ли это? Что, если князя разобьет удар и он умрет у нее на руках? Не повлечет ли это ужасных неприятностей с полицией, таких, какие были у баронессы Фешер[28]? И эта его болезнь - не заразна ли она? Кроме того, она уже приходила к убеждению, что как мужчина князь почти не существует. Так что же за роль будет играть она в его доме?

Впрочем, сейчас было не до разговоров об этом. Князю явно полегчало. Хотя вены на шее оставались по-прежнему набухшими, а лицо синюшным, он смог, лихорадочно затягиваясь сигарой, сесть на постели, свесив голые ноги, и сухо, очень часто закашлялся. Насилу поднявшись, он побрел к окну, поддерживаемый камердинером, и стал с жадностью вдыхать свежий воздух. Они даже что-то говорили по-русски. Адель приблизилась и негромко спросила, не нужно ли князю чего.

Он сначала замотал головой, потом пробормотал:

- Разве что платок, дорогая. Подайте мне платок.

Она исполнила его просьбу, и он закашлялся так, что стало ясно: никакие беседы в ближайшее время невозможны. Адель, втайне опасаясь за себя, удалилась, по пути приказав послать за доктором. Она была молода, здорова, полна сил; сейчас, глубокой ночью, ей очень хотелось спать, и она насилу удерживалась от этого, сидя у себя в комнате.

Утром появился врач. Адель, уже одетая и причесанная, вернулась в апартаменты Тюфякина. Князь, проспавший перед этим часа два, имел уже не такой ужасный вид.

Он даже улыбнулся ей, взял ее за руку и с виноватым видом поднес к губам.

- Мне так жаль, дорогая. Я так утомил вас.

- Нет, нисколько. Я рада, что вам стало лучше, а об остальном не думайте.

Врач, догадываясь о статусе Адель и считая ее в некотором роде хозяйкой дома, отвел ее в сторону.

- Его нужно щадить, дорогая мадемуазель, - внушительно произнес он. - Соблазн, который вы собой представляете, может быть смертелен для него. Его сиятельство уже не молод. Если ему и разрешаются… гм, некоторые забавы, то лишь в очень редких, исключительных случаях.

Адель перебила его:

- Он знает это?

- Думаю, да.

- В таком случае - повторите ему еще раз. К тому же, я хотела бы знать - для меня самой это не опасно?

- Ни в малейшей степени, мадемуазель. Ни в малейшей степени.

- А есть ли вероятность, что он умрет у меня на руках?

- Если он будет беречься, то может прожить еще долго, мадемуазель.

Этот разговор,