– Маш, ты точно не летишь с нами? Володя так сказал.

– Не лечу.

– А билет?

– Пропадет.

– Тебе помочь его сдать?

Я в нерешительности помолчала. Так любезно предлагает помощь…

– Нет, спасибо. Я сама попытаюсь его сдать.

– Хорошо. А ты случайно не знаешь, где Володя? Он куда-то ушел после завтрака и не возвращался. Сообщения не читает.

Я хмыкнула про себя. А мне семнадцать вопросительных знаков зато послал. Но ведь я на самом деле не знаю, где он находится. Выбирает смокинг?

– Нет, не знаю. Он хотел приехать на празднование моего дня рождения. Я так поняла, что он остается.

– А, кстати, у тебя же день рождения! Поздравляю тебя, зайчонок! Расти, становись женщиной! Любимой женщиной…

Интересно как-то Марина это сказала… С особой интонацией. Если бы мне утром не позвонила Анжела, я бы подумала, что Марина имеет какое-то отношение к Кащею. Если, конечно, это не она «Др»… На мое счастье – мне совсем не хотелось говорить дальше с этой непонятной мне Мариной – связь стала плохой и прервалась.

– Почему ты делаешь вот так? – Йорик показал, как я закусила губу.

– Почему…

Потому что неожиданно два выпавших кусочка пазла встали на свои места. Резко, разом. Просто сами совместились в голове.

Пышногрудая невысокая Марина, постоянно маячащая рядом с Кащеем, молча, на вид равнодушно слушающая все его разговоры, наблюдающая, как он пристает и пристает ко мне. Именно с ней он сидел в электричке, которая везла нас в аэропорт. Именно с ней разговаривал через проход в самолете, я видела отлично, как она дает ему какие-то бумаги. Именно она бегала по коридорам, сдувая красную челку, быстро перебирая полными ногами в туго обтягивающих синих брючках, когда мы селились. Заглянула ко мне в одноместный номер, подмигнула мне, просто так, ничего не сказала. И всё остальное время толклась рядом с Кащеем. Так по делу же, она же помогает ему вроде… Нет, я не ревную Кащея, с чего бы мне его ревновать…

Йорик что-то мне рассказывал, я пыталась слушать и одновременно внимательно смотреть на дорогу.

Марина, Марина… Голова услужливо стала доставать из каких-то закромов неожиданные эпизоды.

Вот она стоит в аэропорту рядом с Кащеем. Он издалека делает мне знаки, чтобы я шла к нему или еще что-то, я не понимаю, что он хочет, а она поглаживает его по руке, словно прося успокоиться… Я тогда вроде не обратила на это внимание, а в память, значит, впечаталось.

Вот мы идем после конференции по улице, к тому парку, в котором потом произошли все бурные события. Я оглядываюсь, ища Кащея, а он идет с Мариной, она хохочет, теребит красные прядки волос, и ее большая белая грудь, которую она обычно открывает до последнего предела, за которым остается только зажмуриться, колышется, колышется, в такт ее тяжеловатым шагам.

Марина – толстая, с короткими ногами, но любит носить обтягивающие брюки. Это некрасиво, но это – вызов. «Да, я такая. Смотрите и удивляйтесь! Я не хочу меняться. Я люблю свое тело, потому что оно мое». Или потому что его любит кто-то другой. Кто-то любит это тело, неправильное, несовершенное, постоянно предлагающее себя. Любит или просто пользуется этим телом для удовольствия…

Значит, Марина – это «Др». «Другая». Или «друг». Да, друг. Ведь Кащей часто говорит о каком-то друге… «Мне друг сказал…» «Мне друг посоветовал…» «Я тогда жил у друга…» Почему-то я всегда думала, что это мужчина. А почему, собственно?

А Анжела тогда – олененок с длинными ножками. Я видела ее фото. И в жизни помню ее красивые и на самом деле нереально длинные ноги. Очень широкую улыбку, скорее всего искусственную, потому что Анжела улыбается всегда одинаково, а так не может быть. Тогда Анжела это «ЛД». Любимая девушка? Просится расшифровать именно так. Что, спросить его? Только он ничего не скажет. А вот и он, тут как тут.

Кащей позвонил ровно в ту минуту, когда я решила – спрошу, не собираюсь ломать голову над такой странной задачкой с двумя неизвестными.

– Мария… – томно и чуть устало проговорил Кащей.

– Выбрал смокинг? – сходу спросила я.

– Что? А, да… Нет. В обычном костюме можно? Спроси у папы. У меня хороший костюм, новый. Как будто знал, взял его.

– Тебя искала Марина.

– Что? Кто искал?

– Ма-ри-на.

– А, хорошо.

Кащей молчал, я тоже. Наконец он вздохнул и проговорил:

– Если она что-то говорила – всё врет. У нее болезнь такая. Она всех мужчин записывает себе в любовники. Ну, ты понимаешь. С ее данными…

– Нет, она просто беспокоилась, что ты опоздаешь на самолет.

Кажется, я всё поняла. И мне захотелось вернуться во вчерашний день, где горячие объятия Кащея увели меня в новый прекрасный мир. Где есть любовь. Но в этом мире, оказывается, есть еще и другие обитатели, кроме меня и него.

– Маша… Я скучаю о тебе…

Кащей сказал это так искренне, что я вдруг подумала: а не придумываю ли я всё это? Ведь он сказал, что любит меня, хочет на мне жениться. И сказал это еще до того, как узнал, что у меня очень богатый отец… Кажется… Или после… Да ну нет, что за ерунда!

Я решила – надо познакомить его с отцом, в любом случае. Уж Сергеев-то разберется, хороший человек или плохой Кащей. Если отец скажет: «Нет, не нужно с ним общаться!», я поверю ему. Потому что знаю, что он не идеалист, в отличие, скажем, от мамы и Вадика, и в людях разбирается очень хорошо.

– Приезжай на празднование, адрес я пошлю, – сказала я Кащею и нажала отбой.

Отец не звонил, я поняла, что они с Олей решают какие-то дела, чтобы освободиться и потом праздновать. Когда мы с Йориком вернулись, стали уже съезжаться гости. Три или четыре машины стояли на площадке у ворот. Так вот зачем здесь заасфальтирована такая большая площадка! Чтобы при случае могло поместиться машин двенадцать или больше!

Я с сомнением надела длинное розовое платье, во-первых, было прохладно для открытого платья с полностью голой спиной, а во-вторых, я не привыкла к такой одежде.

– Красиво… – протянул Йорик, которого тоже переодели, я видела, как за ним бежала та же невысокая женщина, которая приносила мне платье, и уговаривала его надеть синий шелковый гастучек.

День был пасмурный, солнце рано утром поманило сквозь облака и спряталось, к двум часам, когда съехались уже почти