Шрифт:
Закладка:
— Не сегодня, — ставлю условие. — Мы уже проверить не успеем…
— Успеем, — спорит Трошкин.
— Это ты успеешь, Егор, а моя смена через четверть часа заканчивается, — обращаюсь к сварщику: — Завтра проверим, если всё нормально, то после смены жду тебя в кафе. Пиво с сушёной рыбой или кальмарами тебе обеспечено.
О месте договариваемся.
Глава 21
Мир дефектов
3 июня, среда, время 18:30.
Г. Королёв, пивбар, ближайший к РКК.
— Вить, давай ещё, а? Один баллончик?
— Нет. Хватит тебе, Валентин. Сегодня не пятница, тебе завтра на работу. Сложную и ответственную, между прочим.
Так устроен наш человек или вообще все мужчины. Если не остановят, сами не затормозят.
Это я сварщику проставляюсь. За то, что он нам лихо и быстро организовал швы с дефектами. Странно, что сам Трошкин не сообразил такими образцами обзавестись. Пусть у него опыт, но ведь всякое может случиться. Откуда он может знать, что аппарат вдруг перестал ловить мышей, то есть изъяны в швах?
— Ой, ладно тебе! Скажи, что зажилил! Ну, скажи!
— Хорошо. Зажилил. Если тебе так удобнее, — мне не жалко ни нескольких сотен рублей, ни слов для хорошего человека. — Я тебе что обещал? Угостить, так? А не накачать тебя пивом так, чтобы из ушей лилось.
— Жмот ты, Витя! — заявляет, покачивая неустойчивой головой, Валентин.
По идее, его надо и по отчеству величать, но представился по имени, так и пошло.
— Скажи, Валентин, а как работается тебе в корпорации? — перевожу разговор на интересную мне тему.
— Нашей ракетно-космический? Да так… ни шатко ни валко. И платят всего восемьдесят тысяч. Чистыми, правда.
— А что, восемьдесят штук — уже маленькая зарплата?
— Для нашего городишки? Ну-у-у, так себе. Выше среднего, — мужчина морщится от правды, которая мешает ему прибедниться. — А для Москвы как, нормально столько в месяц иметь?
— Для Москвы с этой суммы начинаются доходы, которые считаются приличными. Если квартира своя, то можно неплохо жить. Если не в элитном районе. Москва — она разная.
Мужчина тоскливо смотрит на пустую ёмкость. Куда в него столько влезает, полтора литра ведь!
— Пошли, Валентин, — встаю сам. — Отольём — и на воздух. Душно здесь.
— А баллончик на дорожку возьмёшь?
Сразу видно женатого человека, вряд ли по скупости не хочет раскошеливаться. Не, бывают и такие, но редко.
— Обсерешься с баллона, — ответствую намеренно грубо, так лучше доходит. — Алюминиевую баночку возьму. На посошок.
Только так и удаётся уговорить покинуть гостеприимное заведение. В самом начале посиделок порывался мне налить. Кое-как отбился. Даже ссылка на возраст не сразу сработала.
— Валентин, во-первых, не хочу. Во-вторых, если нарушать закон, то так, чтобы никто не видел, а не на глазах целой кучи народа.
Только тогда и отстал. А то порывался вылить мой кофе.
4 июня, четверг, время 06:30.
Г. Королёв, парк близ общежития.
— Брендон, стой! Брендон, ко мне!
Меня, вольно бегущего по аллее, хлещет в спину заполошный женский крик.
Лениво оглядываюсь. От увиденного уровень адреналина стартует ввысь, как ракета средней дальности. В начале аллеи, метрах в ста пятидесяти, заполошно машет руками и блажит по своему Брендону пожилая, но подвижная мадам. А ко мне намётом и с задорным рычанием несётся ротвейлер. Поводок подпрыгивающей змейкой скачет за ним.
Резко прибавляю скорость. От собаки, даже такого среднего бегуна, как ротвейлер, хрен убежишь. Но это на короткой дистанции. На длинной я любую городскую собаку сделаю.
Развиваю настолько бешеную скорость, что псина даже отстаёт на какой-то момент. Затем, издав грозный рык, прибавляет ходу. Со свистом рассекаю воздух, получая удовольствие от включенного форсажа. Нет, страха нет. После славного Обормота никаких собак не боюсь, тот был в два раза больше и в пять раз страшнее преследующей меня мелочи.
Когда расстояние сокращается метров до восьми, резко сворачиваю к деревьям. Есть несколько способов избавиться от погони. Запрыгнуть на дерево, например. Вариант схватки с последующим убийством ставлю на последнее место, меня в угол пока не загнали.
На остром повороте собакен скрежещет когтями по асфальту с проскальзыванием, что даёт мне пару метров форы. А в глубине парка, выбрав толстое дерево, заворачиваю за него, псина за мной, и вот он — поводок. Хватаю, тут же наматываю на кулак.
Тупой кобелина азартно рвётся ко мне, роняя слюни и свирепо рыча. Обежать дерево, чтобы оказаться на одной стороне со мной и поводком, он, естественно, не догадывается.
— Р-рав! У-р-р-рав! Р-р-гав! — скалится в бессильной ярости ротвейлер.
— Бе-бе-бе, — показываю ему язык.
Такой у нас складывается диалог поначалу. Затем придумываю фишку. Поводок в левую руку, отвожу её в сторону, сам делаю движение вправо. Пёс за мной и… бинго! Он пересекает своей частью поводка тот хвост, что у меня под контролем. Натягиваю потуже, чуток ограничивая степень свободы пса. Повторяю манёвр ещё пару раз, он с каждым разом даётся всё легче.
Затем перехожу к другой фазе. Более рискованной. Сую псу в морду подобранную ветку. Предсказуемо он азартно вцепляется в неё, а я правой рукой хватаю его за загривок, прижимаю вниз и напрыгиваю сверху коленом. Агрессор зафиксирован.
Но тут является запыхавшаяся хозяйка. И набрасывается на меня:
— Ты что делаешь, ирод⁈ Немедленно отпусти собачку!!!
Иду на непопулярные меры. Изловчаюсь и, продолжая удерживать пса, ногой делаю пожилой даме подсечку. Та с криком и визгом валится на землю. А мне надо решать, что делать. Собака видит, что между мной и хозяйкой конфликт, и наверняка уже вынесла мне приговор. Без права на обжалование.
Ладно, есть ещё возможность. Небольшая. Перехватываю Брендона левой рукой, а правой быстро запутываю поводок хаотическим образом. Теперь не вырвется. Слезаю с него и в сторону.
Возмущающуюся глупую бабку отволакиваю в сторону.
— Заткнись, дура старая! — грубость слегка затыкает почти нецензурный фонтан. — Ты вывела собаку бойцовской породы на прогулку без намордника. Это раз. Спустила её с поводка, это два. Теперь натравливаешь на меня. Собаки очень чувствительны к агрессии хозяев. Поэтому вашего Брендона сейчас отпускать нельзя. Он сразу набросится на меня и мне придётся его убить.
Тащу её к выходу на аллею. Грублю ещё раз, ибо фонтан намеревается извергнуться снова.
— Я тебе щас в лоб закатаю,