Шрифт:
Закладка:
— В следующее воскресенье днем CBS организовала для нас перелет и заселила в отель «Амбассадор» — в отдельных номерах, конечно же, — наш союз строго подчинительный, а не соединительный, — и я с превеликим удовольствием адаптировалась к очаровательному элегантному шику — и особенно к чудесному душу — м-м-м… — тем вечером мы ходили в приличный итальянский ресторан в нашем квартале — Хомский не из тех, кто бронирует столик в «Сфуцци», — и за беседами о фонологии прогуливались до самого Томас-серкла, — но потом легли пораньше, поскольку лимузин, как понимаешь, должен был приехать на следующее утро в восемь, — в тот самый день мы с ним встретились в вестибюле, были в свою очередь встречены водителем, на диво пунктуальным, — Хомский сошел в повседневном пиджаке и галстуке, оба — бежевые и совершенно друг к другу не подходящие, тогда как я старалась выглядеть непримечательно, — поездка до студии была короткой, по улицам по большей части безлюдным, не считая нескольких отбившихся такси, — и ох, а богачи любят вытянуть ноги в салоне — в CBS, ровнехонько в центре города, в здании 2000 на М-стрит, водитель сопроводил нас в вестибюль, где нас встретил парень с большой улыбкой и любовью к рукопожатиям по имени Чак, — затем Чак провел нас через несколько больших дверей в длиннокоридорное здание и доставил прямиком в комнату ожидания для гостей — где сказал, что мы можем, цитирую, пока просто прохлаждаться, и затем поспешил прочь…
— Комната была прямоугольником скромного размера, с мягкими креслами почти по всему периметру — на столе вдоль одной стены предлагались маффины, бейглы, кофейник, одноразовые стаканчики и тому подобное, а на другом столике в противоположном углу приютились «Сандей Пост», «Нью-Йорк Таймс» и телефон со множеством кнопок, — тем временем большой телевизор на массивном черном металлическом кронштейне, торчащем с длинной стены, поливал нас прямым эфиром CBS — и так мы приступили к ожиданию, — как и я, Хомский просматривал разные рубрики «Таймс» — и в основном притих, — хотя я после десятиминутного буферного интервала рискнула и нерешительно установила контакт с одним черничным маффином на столе — со вкусными крошками сверху, — за этим исключением в комнате было тихо, хотя в коридоре снаружи хватало туда-сюданий, — наконец я встала и выбрела из комнаты, чтобы малость оглядеться, — на удивление, никто и междометия не сказал, — вероятно, потому, что смотреть там особо было не на что, не считая коридоров и пары темных студий, — так что я вбрела обратно, и мы ждали — и читали — и ждали — и еще читали — и один раз я видела, как Хомский глянул на свои наручные часы — и на самом деле правильно глянул — время подходило к эфиру — на самом деле подходило совсем близко, — но я рассудила, что для такого интервью особой подготовки и не требуется, — так что просто откинулась, уступив — пожалуй, неизбежно — ящику, — хотя Хомский продолжал читать газету или просто глядеть куда-то вдаль, совещаясь с собственными мыслями, — и тут в комнату заскочил молодой парень, совсем не Чак, который нас привел, — приятно мускулистый, и с планшетом, и какой-то бледноватый, — и начал со слов Э-э, мистер Хомский? — Прошу прощения, мистер Хомский? — и потом, прочистив горло, сказал, что кое-что поменялось — спустили решение, сказал он и опустил глаза, — решение выбрать другого гостя, который непредсказуемо оказался свободен как раз в самую последнюю минуту, — решение о том, что так шоу получится своевременней, сказал он и потом закашлялся, — новостней, сказал он — и потом перешел к сути, да, к тому самому слову, — простите, сказал он, — я взлетела с кресла, но не успела ничего выпалить, как Хомский прочистил горло и сказал в полном спокойствии, что это нестрашно, — и практически не сдвинулся с места — так и сидел с руками на коленях, — тогда не-Чак выдохнул и сказал спасибо, спасибо за понимание — большое спасибо, сказал он, — мы это ценим, сказал он, — нам жаль доставлять неудобства, сказал он, но такое бывает то и дело, — такова натура новостного бизнеса, сказал он, — понимаю, сказал Хомский, — еще раз, бывает то и дело, сказал анти-Чак, — понимаю, сказал Хомский — и наконец встал…
— Глядя в ковер, нуль-Чак сообщил, что машина будет готова по первому требованию, потом еще раз извинился за, цитирую, любые неудобства, — Хомский снова его заверил, что это нестрашно, нет ничего страшного, — и потом спросил насчет мужского туалета пред уходом, — и его увели, — оставив меня наедине с болботящим ящиком, просто трясущуюся от противоречивых эмоций — от чувств гнева, вступивших в битву с чувствами подтверждения догадок, вкупе с жалкой щепоткой стыда, — в смысле, я не могла поверить, просто не могла поверить в то, что сейчас произошло, — в эту наглость, бесстыдство, — и, пока я опиралась одной рукой на банкетный стол комнаты ожидания, меня трясло, меня просто трясло, — тело выражало то, чего я не разрешала себе выразить словами, — и вот вскоре мне тоже пришлось искать туалет, — другими словами, я просто больше не могла там находиться, — так что побрела по коридору в поисках, куда себя деть, и прошла несколько темных дремлющих студий, — и, замедляясь и заглядывая через толстое, сероватое, акустически укрепленное стекло, могла разглядеть блики и патины бездействующих пультов — и всяческие ручки настроек, провода и экраны, — и все это казалось таким таинственным, таким компьютерным, таким интригующим, завлекательным и могущественным, — другими словами, студии — это в точности те места, где тебе всегда хотелось побывать, — но все же я шла дальше и искала туалет — миновала двери, и простенки, и трубу для пневмопочты, — потом зашла еще глубже, — но найти его никак не могла, туалет, — казалось, в округе в принципе быть не может туалета, — поэтому я решила свернуть в очередной коридор, в направлении потише, — думая, что в той стороне мне повезет больше, — и забрела в темную область здания, и продолжала искать
