Шрифт:
Закладка:
Хорошо, раз надо ехать и иначе никак невозможно, пусть лейтенант Ипполит Шарль тоже едет с ней — для охраны.
Он такой душка! Настоящий южанин — смуглый, усатый, красивый как картинка, вечно дурачится и сыплет каламбурами, с ним так весело! И в постели он тоже неплох: он никуда не спешит. Ах, покорить женщину вовсе не значит взять ее штурмом!
* * *
"Ровербелла, 18 мессидора.
Я разбил врага. Кильмен пошлет тебе копию донесения. Я умираю от усталости. Прошу тебя немедленно выехать в Верону; ты нужна мне: похоже, я сильно расхвораюсь. Тысяча поцелуев. Лежу в постели".
* * *
Крылатый венецианский лев над входом в замок Брешии придерживал лапой раскрытую книгу с надписью "Рах tibi, Магсе Evangelista meus[25]", но при этом воинственно скалил зубы. В разгар торжественного приема, устроенного в честь приезда супруги генерала Буонапарте, пришло донесение о том, что австрийцы близко; Наполеон просил Жозефину немедля уехать в Верону. Пятнадцать лье по узкой дороге между холмами и берегом озера Гарда, ночью, при свете факелов; шум невидимого в темноте Адидже под каменным мостом, хлопоты бестолковой прислуги… Генеральшу поселили в доме, где годом раньше жил граф Прованский, провозгласивший себя Людовиком XVIII. Теперь он где-то в Германии, а Жозефина провела в Вероне всего два дня: фельдмаршал Вурмзер перешел в наступление, нужно срочно ехать в Лукку, там безопасно. В Лукку! Ещё не меньше пятидесяти лье по несуществующим дорогам, в летнюю жару!
Она не курьер, чтобы нестись сломя голову; к тому же всё еще может перемениться, поспешай медленно, как говорили древние. Комендант Пескьеры отказался ее принять: он не может гарантировать ее безопасность, ей дадут свежих лошадей и… Ну уж нет! Она жена генерала Буонапарте и останется здесь, пока не получит четких и ясных указаний лично от него! Указания привез на следующее утро Жюно: Наполеон ждет ее в Кастельнуово.
Высокие холмы похожи на щетку с щетиной из кипарисов; розовая стена древнего замка с длинным рядом "ласточкиных хвостов" возвышается над беспорядочной кучей подслеповатых домишек с черепичными крышами. Впереди кареты Жозефины едут драгуны; Жюно гарцует рядом с дверцей. Справа раскинулось бирюзовое озеро, за которым, в летнем мареве, проглядывают снежные шлемы Альп. Жозефине нет дела до смолистого запаха пиний, песни пастухов и прочей романтической ерунды: ей хочется поскорее добраться до места и принять ванну.
Резкий и громкий звук заставляет ее вздрогнуть; по округе прокатывается эхо, а мимо кареты со свистом проносится ядро. Ржание, крики — двух человек убило! Жюно вертится на своем коне, отдавая приказы; драгуны разделяются на группы, разъезжаясь в разные стороны; некоторые спешиваются и становятся на одно колено, готовясь стрелять; лошади мчат карету галопом вверх по холму, под защиту деревьев, куда не долетят ядра, выпущенные австрийской канонеркой…
Эту ночь Жозефина и Наполеон проводят вместе. Он показывает подарки для неё, а еще духи для Гортензии и золотые часы с репетиром для Евгения (ему хочется завоевать любовь ее детей). Она восторгается подарками и с восхищением их рассматривает. Он клянется, что Вурмзер дорого заплатит за несколько минут пережитого ею страха. Она отдается ему целиком, позволяя делать с собой всё, что он захочет. Завтра Жозефина попросит, чтобы лейтенанта Шарля перевели из Вероны в другой полк. Куда-нибудь поближе к Лукке…
* * *
"Верона, 4 фримера V года.
Надеюсь вскоре очутиться в твоих объятиях, мой нежный друг. Я люблю тебя до ярости. Я написал в Париж с этой почтой. Всё хорошо. Вурмзер был разбит вчера под Мантуей. Твоему мужу для счастья нужна лишь любовь Жозефины".
— Вы мой кроткий ангел.
— Это верно, Господь сотворил меня кроткой. Но ведь и вы так добры ко мне. Вы сильный и добрый.
Адриенна сидит на кровати Жильбера, он подложил ей под спину всё, что только нашлось мягкого. У нее страшно распухли руки — не поднять, а сыпь перекинулась и на ноги. В кресле ей было бы удобнее, но кресла нет, и достать нельзя. Ей душно, но если открыть окно, сразу налетят тучи мух от уборной и комаров от канавы.
— Вы добры, щедры и великодушны, — говорит ей Лафайет. — Помните мой первый отъезд в Америку? Все тогда ополчились на меня. Сегюр мне рассказывал потом, что вы прятали слезы на его свадьбе. Вы не хотели показаться расстроенной, боясь, что мне и это поставят в вину.
— Как мило, что вы помните об этом…
Анастасия закончила свою работу — смастерила туфли отцу из своей шляпки. Надо примерить; отметая протесты Лафайета, дочь встает перед ним на колени, отвязывает бечевки, которыми крепятся к босым ногам кожаные подошвы (республиканские сандалии, как он шутит), и надевает ему туфли. Они как раз впору! У Анастасии золотые руки! Вот повезет тому счастливцу, за которого она выйдет замуж! Виргиния показывает им рисунок, сделанный огрызком карандаша на полях книги: это портрет солдата, который приносит им обед; он такой смешной — бровастый, усатый. Поразительное сходство! Все рассматривают рисунок и смеются.
По ночам, лежа без сна в душной темноте, Адриенна не раз и не два задавала себе вопрос: правильно ли она поступила, не оставив дочерей у тетушки Тессе и Полины? Анастасии восемнадцать лет; она высокая, стройная, красивая девушка — вся в отца, но ее красота может увянуть, не успев расцвести. Этой весной Виргиния вдруг заболела, у нее был сильный жар и сыпь по всему телу, а Анастасии пришлось по-прежнему делить с ней постель… Они обе такие бледненькие! Виргинии тринадцать; последние пять лет ее образованием никто по-настоящему не занимался. Адриенна старается читать с ней здесь, в тюрьме, чтобы дать ей хоть какие-то знания. Оказывается, она и сама многое позабыла! А ведь когда-то она хорошо знала географию, ботанику, древнюю историю… Но дочери сами захотели поехать — пусть в тюрьме, зато с отцом и матерью. Они нужны друг другу, это несомненно; только здесь, в этой камере, их жизнь наконец-то наполнилась смыслом.
В библиотеке Лафайета есть несколько томов "Естественной истории" Бюффона, иллюстрации из нее — единственное окно в мир для узников Ольмюца. На полях Адриенна пишет историю жизни госпожи д’Айен — зубочисткой, натертой маленьким кусочком туши. Ах, милая мама! После уроков с гувернанткой она приглашала их с Луизой к себе и просила рассказать о том, что они узнали нового, — не по книжке, зазубренными фразами, а своими словами. Она учила их думать, спорить, иметь свою точку зрения. Мама была такой умной, она обыгрывала в шахматы мужчин… Жаль, что Лафайет не играет в шахматы и не может научить их. Фигурки сделали бы из хлебного мякиша…
От Жоржа нет никаких вестей… Письма могут перехватывать. Если бы у него была возможность написать им, Жорж бы непременно ею воспользовался. Генерал Вашингтон больше не президент США: прошлой осенью он ушел с этого поста, отслужив свой срок, и с начала 1797 года в Америке новый президент — Джон Адамс. Для Жоржа так даже лучше: раз Вашингтон больше не глава государства, он может свободно принимать у себя своего крестника как частное лицо, — так считает Жильбер.
