Шрифт:
Закладка:
Когда они так протиснулись среди шатров, ища ближайшей дороги, послышался колокол, все поснимали шапки и шлемы, некоторые опустились на колени; Войтек отошёл в сторону: заметили ксендза в белом стихаре, который шёл, спешно неся в руке чашу, покрытую тувальней.
Был это ксендз Ян, который спешил к больному, так как, временно прибывший сюда с Брохоцким, он заменял других духовных. С опущенной головой, задумчивый, бежал он, спеша, и не увидел бы стоящего на пути пленника, если бы тот его по-христиански не приветствовал латинским:
– Laudetur Jesus Christus!
Изумлённый ксендз остановился, перекрестился и тихим голосом спросил:
– Что вы здесь делали?
– Случай меня привёл, а вот страж ведёт к пану Анджею.
– Ищите его в шатре ксендза Яна, епископа Куявского, – быстро сказал ксендз и последовал дальше к шалашам.
Солдаты указали Войтеку тот шатёр епископа Куявского, стоящий неподалёко от королевского.
Также можно было узнать, что ни кто попало в нём гостил, по той причине, что один первый шатёр был весь покрыт узорчатой красной материей и тут при нём стояло несколько похуже, в которых суетилась многочисленная служба.
Шатёр архиепископа был также великолепен, как королевский, и так вокруг него людно выглядело, словно все теснились к величию. Более десяти великолепно одетых рыцарей стояло перед ним, а в середине их также было полно.
Столы, сбитые из досок, в два ряда и красиво покрытые скамьи, вокруг сидели паны. На столе видно было множество серебряных и позолоченных кувшинов.
Мужчина в фиолетовой шапочке, больше на солдата, чем на духовного похожий, в ботинках со шпорами и охваченной поясом одежде, с весёлым и румяным лицом, с маленькой бородкой и усами, подкрученными вверх, разговаривал у входа в шатёр с несколькими панами.
Тут уже путешественнику пришлось спешиться, потому что среди них он увидел пана Анджея, который всматривался в него издалека. Лишь, когда он приблизился на несколько шагов, узнал его Брохоцкий и подошёл к нему.
– А тебя, что сюда, несчастный графчик, снова принесло? – воскликнул он, увидев Дингейма.
– Любопытство, – отпарировал Куно, – но меня стража перед лагерем за воротник схватила, а бумага с вашей печатью потерпела поражение.
– Что солдату до бумаги! – бесцеремонно рассмеялся пан Анджей. – Они были очень правы, ложных и предательских бумаг на свете больше, чем людей. Но что же ты думаешь делать? Ведь тебе не воевать с нами?
Дингейм покраснел.
– Тогда хоть посмотреть на войну.
– И даже этого тебе не дадут, – ответил Штумский владелец, – пожалуй, отдал бы я тебя тут кому под покровительство, так как тебя печальная судьба может встретить. Рыцарство высокомерное и не переносит вид немца.
– Если ваша благосклонность, дайте мне покровительство, – сказал Куно.
– На сегодняшнюю ночь мы оба у Куявского епископа останемся. Человек это, каких мало, так как крестоносцев терпеть не может, а нам помогает чем и как умеет. Кормит, поит, платит, одаряет. Смотри же на него, не сказали бы, что сам солдат и для копий созданный?
Говоря это, он указал на стоящего перед шатром, который указывая пальцем на замки, о чём-то разговаривал и громко командовал.
Взяв в свою руку снова пленника, отпустил Брохоцкий солдата, который его привёл. Тут же находился гостеприимный шатёр, который епископ приказал выставить для общего рыцарства; таким образом, Брохоцкий посадил его с другими за стол, а коня велел принять своим. Дингейм очутился в центре весёлого товарищества, которое приняло его по-рыцарски. Тот и этот сторонились немца, но злого не чинили.
Громкие разговоры шли о замке, скоро ли он сдастся, и с которой стороны лучше и как пролом сделать.
Старый Гневош из Трчины поднялся угрюмый.
– Теперь нужно делать пролом, а когда мы пришли, был ведь готовый; ночью его, должнобыть, завалить. Немного пораньше и пролом бы нам не понадобился, замок был безоружен и сдался бы, как другие.
– Зачем же говорить о том, что было? – прервал другой.
– Для того это говорится, – докончил Гневош, – что теперь всё не вовремя, кто крестоносцев знает. Теперь они дурачить нас будут, о мире просить, затягивать; нас тут болезнь истребит, других измучит пребывание тут, солдаты рассыпятся и мы пойдём к дому с обещаниями.
Перекричали старика.
– Разве не видно, что сдаются.
Гневош отделался от них какой-то общей пословицей. Все смеялись.
Между тем на западе последние ядра с башни святого Яна ещё летели в замки и за каждым выстрелом, те, что стояли выше, искали их следы и говорили, где они упали. Другие пушки, поставленные между Витольдовым лагерем, перед стенами и у того места, где на Висле был мост, который крестоносцы спалили, также редко откликались.
Начал уже опускаться сумрак, когда к шатру, в котором сидел Дингейм, разглядывая замок, подошёл, ищущий его ксендз Ян, любопытствуя узнать, где он был и как тут очутился. Он возвращался от солдата, который, как многие другие в это время, от жары, труда и запущенной раны, потому что некому было её перевязывать, попрощавшись с миром, скончался на вязанке соломы.
Граф рад был этому знакомому и скоро подошёл к нему.
Ему также казалось, что теперь обязанности выполнены и никому вреда не учинит, когда ознакомит дядю с судьбой племянницы. Не хотел и не было необходимости признаваться, что её провожал он из Морунга, но о пребывании в Торуни таить не имел нужды.
– Где же вы бывали? – спросил ксендз.
– По-разному бродил, – ответил Куно, – доброй волей и случаем прибился аж к Торуни, откуда вам, быть может, неплохую весть принёс.
– Что его наши заняли, ведь мы знаем, – промолвил ксендз Ян.
– Это все знают, но что панна Офка там уже в безопасности в собственном доме, после стольких приключений, этого вы, небось, не знали, не догадывались.
– Слава Богу! – сказал ксендз Ян. – Это действительно неожиданная и приятная новость, за которую благодарю вас. Но как же она там оказалась?
– Как оказалась? Вы знаете, – говорил Дингейм, – от неё нелегко что-либо вытянуть. Достаточно, что жива и здорова, и там ожидает мать.
– Я надеюсь, что она заперта
