белой армии, поддерживавшего правительство эсеровского КОМУЧа в Самаре и впоследствии занимавшего командные должности при различных антибольшевистских правительствах на Волге и в Сибири, и я с самого раннего детства интересовался Гражданской войной. Для моих родителей она так и осталась сердцевиной их сложной жизни, своего рода сагой, которую они должны были передать своим детям и внукам. Мы слушали об их длинном походе от Волги до Тихого океана, старались понять сложную внутреннюю логику родительских убеждений. Я знал лично многих высших белых офицеров – генерала Дитерихса, командующего колчаковскими армиями летом и осенью 1919 года, генерала Ханжина, командующего Западной армией Колчака, легендарного генерала Молчанова, генерала Пучкова, командира 8-й Камской дивизии, и многих других. Знал достаточно хорошо, чтобы понять, почему они стали на путь борьбы с большевиками и приняли участие в той братоубийственной войне.

– Ваша мама тоже служила в армии?

– Маму отец встретил в Челябинске, и потом на протяжении всего так называемого Ледяного похода, изнурительного отступления остатков 2-й и 3-й армий белых на восток они были уже вместе.

– Как Александр Колчак и Анна Тимирева? Он тоже был значительно старше ее, на 19 лет, а она последовала за ним…

– Да, когда они встретились, отцу было 38 лет, он был в чине генерал-майора. Я родился уже в эмиграции, в Харбине.

Колчака тогда, как известно, расстреляли. Когда за адмиралом пришли и объявили, что будет расстрелян, он спросил, кажется, вовсе не удивившись: «Вот так? Без суда?» За несколько часов до расстрела Колчак написал Анне Тимиревой записку, так до нее и не дошедшую, но застрявшую в его следственном деле.

«Дорогая голубка моя, я получил твою записку, спасибо за твою ласку и заботы обо мне… Не беспокойся обо мне. Я чувствую себя лучше, мои простуды проходят. Думаю, что перевод в другую камеру невозможен. Я думаю только о тебе и твоей участи… О себе не беспокоюсь – все известно заранее. За каждым моим шагом следят, и мне очень трудно писать… Пиши мне. Твои записки – единственная радость, какую я могу иметь. Я молюсь за тебя и преклоняюсь перед твоим самопожертвованием. Милая, обожаемая моя, не беспокойся за меня и сохрани себя… До свидания, целую твои руки».

Свидания у них больше не было…

Моя мама была сестрой милосердия. Знаете, отец родом из Псковской губернии, из простой крестьянской семьи. Дед мой окончил только несколько классов церковно-приходской школы, бабушка была совершенно неграмотная. Мама же из другой среды, очень богатых людей, ее отец владел заводами, получил образование в Германии, строил железные дороги в России. Мама училась в Казанском университете и на фронт пошла добровольцем.

– Каким же образом крестьянский сын смог получить такое блестящее военное образование, окончить Николаевскую академию Генерального штаба?

– Многим сегодня это трудно понять, но в России уже в те годы начались демократические перемены. Можно назвать целый ряд военных руководителей, которые, так же как генералы Корнилов и Деникин, были скромного происхождения. Молчанов был сыном почтальона из Вятской губернии, Ханжин – сыном простого оренбургского казака, а отец Каппеля – ординарцем генерала Скобелева. В 1903 году отец поступил в военное училище, окончил его и в 1910 году поступил в академию. Он часто говорил, что это дало ему возможность попасть в верхние круги российского общества.

– Он как-то объяснял свои политические взгляды, говорил о том, почему принял ту, а не другую сторону?

– Да, конечно. Утверждал: «Я мог бы служить любому правительству, даже социалистическому. Но я не мог служить большевикам».

– А что имел в виду, когда произносил слово «социалистический»?

– Не думаю, что имел в виду меньшевиков. Он принадлежал к той группе офицеров, которая поддержала КОМУЧ, а это была социалистическая организация, это были эсеры.

– Как складывалась эмигрантская биография вашей семьи?

– Пожалуй, более спокойно, чем у семей других белых генералов. В Харбине мы прожили недолго, отцу там не нравилось. С 1923 года до середины 1924 года он оставался в Северной Маньчжурии в качестве старшего офицера, ведающего лагерями для военных и гражданских беженцев, перешедших китайскую границу в 1922 году. Люди бежали из Приморья буквально раздетыми, их нужно было срочно как-то устраивать, договариваться с теми странами, которые готовы были предоставить постоянное убежище. Когда эта программа была выполнена, наша семья переехала в Мукден (теперь Шеньян), и генерал Петров открыл фотоателье (раньше это было его хобби). Дела наши пошли хорошо.

А потом начальнику Русского общевоинского союза на Дальнем Востоке генералу Дитерихсу потребовался помощник, и он пригласил отца переехать в Шанхай. В 1933 году мы уехали в Японию. По поручению все того же Общевоинского союза отцу предстояло заняться вопросом возврата 22 ящиков с золотом: 20 ящиков золотых монет и 2 ящиков золотых слитков на общую сумму 1 270 000 золотых рублей (по теперешним расчетам это почти четверть миллиарда долларов), переданных им на временное хранение японской военной миссии в ноябре 1920 года на русско-китайской границе…

– Эта история, я имею в виду судьбу российского золотого запаса, все еще полна взаимоисключающих утверждений и домыслов…

– Есть вполне очевидные факты. В мае 1918 года почти две трети золотого запаса Российской империи – самого крупного в Европе до Первой мировой войны – было вывезено большевистским правительством в Казань. Это была мера предосторожности против возможного захвата золота немцами. Состоящий из золотых монет, золотых слитков, серебра, платины, сплава из золота и серебра и золотых и серебряных предметов искусства золотой запас оценивался в 651 532 000 золотых рублей. В августе все это было захвачено объединенными силами Народной (белой) армии и восставшего Чехословацкого корпуса легионеров и перевезено в Самару, где правительство КОМУЧа передало его в хранилище Самарского государственного банка. Так вот, мне удалось документально проследить путь 99,4 % казанской части золотого запаса.

– А остальное?

– Остальное – это 3 миллиона 974 тысячи золотых рублей. Где они? Думаю, точного ответа не существует. Они могли пропасть в пути, получившаяся в результате подсчетов цифра могла возникнуть и из-за неточностей имеющихся документов, и дальнейшие исследования, возможно, сократят нехватку. Например, мы до сих пор не знаем, куда делись платина и остатки серебра.

– Насколько я знаю, многие историки обвиняют Колчака в неоправданных тратах и небрежном обращении с этими деньгами.

– Эти обвинения не подтверждаются в воспоминаниях «белых» участников Гражданской войны. Наоборот, они свидетельствуют: Колчак принимал строгие меры по защите золотого запаса. Он настаивал на том, что омское правительство является лишь временным и «не имеет прав на расходование наследства народа», что это золото должно оставаться нетронутым «на благо возрожденного