– Приберешься, Перл, дорогая?

В перерывах между работой он все еще называл ее Перл – и, надо отдать ему должное, он ни разу не оговорился «на задании». Когда они оба были дома, она и сама думала о себе под этим именем. Хотя в последнее время она была Элизабет. Не Лиз. Не Бет. Элизабет – такое простое, но такое величественное, изысканное имя. Элизабет училась в колледже. А еще у нее был парень – папуля о нем, конечно же, не знал. Настоящий парень – не очередная мишень. Они ходили в кино, вместе ужинали. Он был ее одногруппником. Они постоянно дурачились, но любовью не занимались. Он называл ее Элизабет. Произносил это имя шепотом, в темноте. Как же приятно оно звучало! В каком-то смысле он все же был ее жертвой – ведь она притворялась обычной девушкой, студенткой, его подружкой. Даже подрабатывала официанткой в пиццерии. И когда он смотрел на нее, Перл больше всего на свете мечтала и правда стать той, кем он ее считал, – стать Элизабет.

– Я все никак не могу до тебя дотянуться, – сказал он как-то вечером, целуя ее. Она не была уверена, говорил он о физической близости или эмоциональной, а может быть, и о той, и о другой. Он действительно ей нравился. Джейсон. Он производил впечатление умного парня, умел играть на гитаре. Он был ее дверью в нормальную жизнь – в ту, которую вели большинство людей. Она подумывала прямо сейчас собрать вещи – их у Перл было немного – и оставить папулю возиться с новым проектом. Она была свободна. Вела свои собственные игры, не бедствовала. Она сомневалась, что он попытается ее остановить.

– Конечно! – крикнула Перл. – Почему бы и нет? Уберу эту блевотину. Я же здесь горничная.

Но ему было все равно – он носился с Грейси.

Рвоты оказалось немного – небольшая лужица почти прозрачной желчи. Она бы посочувствовала девочке – если бы та не вызывала в ней такую ненависть.

Перл чувствовала клокочущую внутри ярость, злобную и безысходную. Что за дрянь ударила ему в голову? Приволочь незнакомую девчонку в дом, который они считали своей крепостью. Своим убежищем в этом недружелюбном мире.

Сверху донесся вопль – и успокаивающее бормотание папули. Вопль повторился.

Неужели и она поначалу вела себя как размазня? Перл задумалась, вытирая пол и тут же отправляя бумажные полотенца в мусорное ведро. Напоследок она прошлась по пятну отбеливателем. Потом включила горячую воду, чтобы как следует вымыть руки.

Нет, она была другой.

– Девушек, как ты, Перл, – единицы, – не раз говорил папуля. – Возможно, второй такой и вовсе нет.

Теперь, оглядываясь назад, она понимала, что появление Грейси стало первым дурным предзнаменованием. После этого неприятности посыпались на них одна за другой. Так всегда и бывало: самый незначительный промах влек за собой следующий. Стоило поскользнуться на первой ступени крутой лестницы – скатиться донизу уже не составляло труда. Сложнее было не скатиться. Правда, первой ступенькой мог быть Финикс. И Бриджит.

– Не злись, – сказал папуля, вернувшись на кухню – в одиночестве.

Перл все еще тщательно намывала руки под струей горячей воды. Когда она наконец закрыла кран, натертая кожа болела.

– С чего бы мне злиться? – ответила она резче, чем намеревалась.

– Я привел ее для тебя, – пояснил папуля, все еще стоя в дверях. – Я привел тебе сестру.

Он вообще себя слышал? Она чуть не рассмеялась. Чуть. Бросила на него взгляд – и не смогла. Его глаза были очерчены темными кругами, ресницы – устало опущены. Она знала, что он не ложился. Слышала, как ночью он метался по своей комнате. Он так постарел с тех пор, как они влипли в неприятности в Финиксе. Лицо изрезали глубокие морщины: пролегли вокруг рта, исполосовали лоб. Он похудел, стал сухим и жилистым. Вся эта история выбила его из колеи. Он так и не сумел полностью оправиться.

Он подошел к столу. Она села напротив него. На кухне все еще неприятно пахло рвотой и отбеливателем.

– Нельзя просто взять и привести в дом сестру, – сказала она. – Это тебе не щенка подобрать.

Он наклонился, рассматривая свои обгрызенные, огрубевшие заусенцы.

– И все-таки ты злишься.

– Нет.

Да. Она злилась. Не только из-за незнакомой девчонки, которую он привел в их дом. У нее скопилась тысяча причин для негодования. Она едва ли смогла бы облечь их в слова. В последнее время она чувствовала себя животным, расхаживающим взад-вперед по клетке. Их с папулей, так или иначе, что-то связывало – хотела она того или нет. Ей нужно было бежать прочь. Но она не могла. Ему она, конечно, ничего из этого не сказала.

– Ты сама не своя, – прервал папуля ее размышления. – Что стряслось?

– Могу задать тебе тот же вопрос.

Она встала поставить чайник – просто чтобы сбежать от него. От этого пристального взгляда, от внимательных глаз и их способности видеть всех насквозь, от его умения считывать и использовать глубинные человеческие желания, потребности и страхи.

– Все из-за твоего отца? – предположил он, не поворачиваясь к ней. – В этом дело?

Она передернула плечами, радуясь, что он не видит ее лица. Она не была уверена, что смогла бы сдержать эмоции.

– Все прошло хорошо. – Ее голос прозвучал выше, чем ей хотелось. – Прибыльное дело. Как ты и говорил.

Да, дело вышло и правда прибыльным. Куча наличных за обещание никогда больше не пытаться с ним связаться. И она могла бы прилежно убраться подальше, никогда больше не думать о нем, забыть все раз и навсегда…

– Ты его уничтожила, – сказал папуля.

Она услышала в его голосе нотку неодобрения. Это ее задело – на удивление сильно.

Она бросила взгляд на наручные часы. Она уже опаздывала на встречу с Джейсоном. Опаздывала на встречу с Элизабет. Со своей цивильной стороной. Студенткой. Официанткой. Простой девушкой из маленького городка. Самой обыкновенной. Чайник засвистел, она сняла его с плиты и наполнила две кружки, которые предусмотрительно достала из шкафчика, горячей водой. «Лучший в мире папа» – было написано на одной из них. Вселенная бывала очень ироничной.

– И что с того? – огрызнулась она, вернувшись к столу. Она поставила перед папулей чашку, но он к ней не притронулся.

Да. Она развеяла жизнь отца по ветру. Ему пришлось съехать из своего прекрасного коттеджа. Пережить громкий грязный развод. Его дочери не хотели с ним разговаривать. Стелла была не единственной его любовницей – конечно, нет. Оказалось, он жил на две семьи – во второй тоже были дети. Женщины, с которыми он пересекался по работе, услышав о разразившемся скандале, тоже не остались в стороне: все как одна жаловались на агрессивные домогательства. Все узнали, что богатый филантроп, любимец света изменял жене направо и налево и не давал проходу своим сотрудницам. Откровением это ни для кого не стало. Но шумиха поднялась сильная. В результате его сместили с должности генерального директора банка – это было последнее, что она о нем слышала.