Шрифт:
Закладка:
– Люди нашего толка не способны жить иначе, котенок.
– Но я – не ты, – резко возразила она, занимая оборонительную позицию. Потом добавила чуть мягче: – Я другая.
– Правда?
– Я способна жить без всего этого.
– Уверена?
Один из одноразовых телефонов подскочил и заплясал. Бен.
Она не выходила на связь с момента их последнего разговора. Он звонил, писал сообщения, присылал электронные письма. Потом притих. Она представляла, как он мило переживает о ней, постепенно погружаясь в пучину отчаяния. Она дала ему надежду снова полюбить и стать любимым. Она по кусочку склеивала его разбитое эго своими словами, своей потребностью в нем, своими просьбами о помощи, фотографиями, которыми они обменялись. Она подарила ему фантазии. Мечты о будущем.
Папуля всегда говорил, что честного человека надуть не выйдет, но прав был лишь отчасти. Надуть не получалось только тех, кто ни в чем не нуждался, ничего не хотел настолько сильно, чтобы поверить в свою удачу.
– Да он тебе нравится, – заметил папуля. – Я угадал?
Она оставила его вопрос без ответа.
– По краю ходишь.
Она взяла в руки одноразовый телефон и пролистала сообщения Бена.
– И что дальше? – не унимался папуля. – Замуж выйдешь? Остепенишься? Оставишь эту жизнь в прошлом?
Она могла бы просто отпустить Бена. Никогда больше не отвечать ему, удалить профиль, заблокировать электронный адрес, отправить очередной телефон в мусорное ведро. Он бы погрустил о своей пропавшей «Гвинет», но рано или поздно пережил бы и эту утрату. Только вот она и сама не хотела его терять.
Прости меня, пожалуйста,
Со мной все хорошо.
Я так волновался.
У моей сестры передозировка.
Она в больнице. Столько всего
навалилось! Я позвоню тебе позже.
Телефон снова зазвонил. Она снова не ответила.
– Он созрел, – подначивал ее папуля. – Он на крючке. Сейчас он отдаст тебе все что угодно. Он очень боится тебя потерять. Не жди, пока отчаяние его озлобит. Ты же знаешь, как ведут себя мужчины, когда у них что-то отнимают.
Прости. Не могу сейчас
говорить. Я не хотела
признаваться вот так, но…
?
Но вся эта ситуация с моей
сестрой… Жизнь ведь так коротка.
О чем ты?
Я люблю тебя, Бен.
Это было даже похоже на правду. Хотя она сомневалась, сможет ли распознать в себе истинное чувство. Она ждала – почему-то затаив дыхание.
Я тоже тебя люблю. Хотел
сказать тебе об этом при встрече.
Скоро. Я обещаю.
Пробежав глазами последнее сообщение, она заметила, насколько оно получилось оторванным от диалога. Оно казалось подвешенным в пространстве чужого сознания – ни оттенков, ни интонаций, ни эмоций. Идеальная удочка талантливого афериста – чистый лист, который получатель исписывал чем хотел. Только вот истинную связь этот прием установить не помогал. И все же… она что-то чувствовала к Бену. Не могло же ей казаться? Она хотела открыть ему свое настоящее имя. Поделиться с ним своей историей. Но момент был неподходящий.
– Ого, – присвистнул папуля. – Я был не прав. Виртуозно сыграно! Не отпускай его, загони крючок поглубже – так глубоко, как сможешь.
Звякнул другой телефон. Она посмотрела уведомления – это была Селена:
Кто ты? Чего ты хочешь?
Какие хорошие вопросы. Удивительно верные.
– У тебя слишком много мячиков в воздухе, – проворчал папуля. – Разве я не учил тебя не подбрасывать больше одного? А ты сколько запустила? Три?
На самом деле всего два. Она занималась только Беном и Селеной. С остальными – с семьей, которой она представилась давно потерянной двоюродной сестрой, и с парнем, поверившим, будто она взломала его камеру и обзавелась домашним видео с его развлечениями за просмотром порно, – она распрощалась.
– Я завязываю, папуль. Доиграю последнюю партию – и ухожу.
– Ну да. Все так говорят.
Повисла пауза. Она чуть не разбила телефон, по которому связывалась с Беном, но в последний момент передумала. Он тоже был спасательной шлюпкой. Она легко могла стать той женщиной, которой он ее считал. Могла найти убежище в жизни Гвинет. Даже могла остаться там навсегда. Даже, кажется, хотела этого.
– Так кто же ты, котенок? – напомнил папуля. – Чего ты хочешь?
Она вгляделась в свое отражение в окне над кухонной раковиной. Темный силуэт в ореоле электрического света.
– Может быть, настало время это узнать.
Папуля усмехнулся.
– Имей в виду, тебе может не понравиться то, что похоронено под всеми этими масками.
Оливер
Стивен был ужасно глупым. Сейчас он, краснощекий, храпел, широко открыв рот и закинув руки за голову. Оливер буравил его завистливым взглядом – ему тоже хотелось спать. Но он не мог. Потому что за стеной наверняка не спала его мама. Весь вечер взрослые шушукались за закрытыми дверьми, а потом он услышал, как мама плачет. Она приходила почитать им на ночь и поцеловать их. Даже немного полежала с ними, пригрозив уйти, если хоть один из них заговорит. Он чувствовал, когда мама была расстроена – когда грустила, когда уставала и раздражалась, когда злилась на папу. Когда злилась на них со Стивеном. Он всегда чувствовал. Зато Стивен не замечал вообще ничего. Потому что был ужасно глупым.
Оливер тоже хотел быть глупым.
Он понимал, что что-то случилось, но никаких объяснений так и не дождался. Днем он поговорил с папой.
– Присмотри за мамой, – попросил он. Его голос звучал как-то странно, похоже на эхо.
– Пап, где ты?
– Не волнуйся. Все в порядке. Вот увидишь. Пара дней – и все будет как прежде.
Он никогда еще не слышал, чтобы папа говорил таким тоном. На фоне раздавались непонятные звуки – звонил чей-то телефон, гудели незнакомые голоса.
– Все в порядке. Просто потерпи.
Он уже слышал это от мамы. Но Оливер был достаточно взрослым, чтобы знать: когда взрослые раз за разом повторяют, что все в порядке, они врут. Все было не в порядке.
И вот они долго послушно молчали. А потом мама вышла из их спальни и вернулась в соседнюю комнату – обычно там, когда они все вместе приезжали в гости к бабушке и Пауло, спали Джаспер и Лили. И тогда он услышал, что мама плачет. Не рыдает, как иногда. Не рвет и мечет – такое тоже случалось, когда они со Стивеном вели себя как «два маленьких засранца». По крайней мере, так их называл папа. Мама просто плакала. Тихо, судорожно хватала воздух. Плакала, как плакали девочки – непрерывно, тоскливо. Плакала, потому что думала, что никто этого не услышит. Плакала – и вдруг притихла.
