Первым человеком в Париже, узнавшим о результатах заморского вояжа господ де Савьера и д’Оффуа, был премьер-министр Галлии епископ дю Шилле. Даже своим друзьям, безусловно входящим в элиту дворцовой знати, де Камбре не решился ничего рассказать. Просто приехал к маркизу де Фронсаку домой, под милый щебет старшей и уже привычно едкие, но безобидные уколы младшей маркизы дождался его возвращения со службы и сообщил, что необходим срочный и приватный разговор с его преосвященством.

Де Фронсак, впрочем, и не подумал задавать вопросы. Встречу он организовал в тот же вечер. Впрочем, вечером это время считалось по меркам королевского дворца. Вся остальная Галлия в час ночи видела уже далеко не первый сон.

Епископ был внимателен, въедлив и дотошен. Трижды перечитал доклады де Савьера и д’Оффуа, дважды – доклад самого де Камбре, после чего засыпал виконта уточняющими вопросами. Вплоть до того, в какой халат был одет хаджеган на последней встрече и какие чувяки были на ногах погибшего мага.

После двух часов изнурительного допроса дю Шилле заставил личного мага проверить подлинность представленных документов и, лишь убедившись в абсолютной достоверности информации, вызвал де Фронсака.

– Маркиз, я поручаю вам арест негодяя, выдающего себя за родственника его величества. Я имею в виду де ла Сьота. Арестовать его, его так называемую мать, или кто она там на самом деле, и вообще всех, кто сейчас находится в его доме. Сколько нужно времени на подготовку?

Когда де Фронсак вышел, епископ задержал де Камбре.

– Виконт, надеюсь, вы понимаете всю щекотливость ситуации? Громкий процесс над самозванцем, который успел завести друзей среди первых лиц королевского двора, навредит Галлии не меньше, чем очередная война. Понимаете? Тогда я надеюсь на ваше благоразумие. Не смею приказывать, но надеюсь на вашу удачу.

К захвату дома де ла Сьота, больше похожего на маленький дворец, все было готово лишь к утру, когда серый рассвет едва-едва разогнал ночную тьму. По серым улочкам, на которые выходили окна здания, аккуратно, чтобы никого не разбудить стуком каблуков и звоном оружия, прошли две группы гвардейцев дю Шилле. Красные форменные плащи были сняты – их надлежало надеть только с началом штурма, чтобы в горячке схватки не перепутать своих.

Увы, но схватка была практически неизбежна. И, что было самым плохим, драться придется со своими же товарищами – гвардейцами короля, охраняющими его братьев и сестёр. Была мысль поднять ночью их командира, объяснить ситуацию и предложить снять своих людей с постов.

От нее пришлось отказаться, и не только потому, что весь двор знал – этот человек входит в круг ближайших друзей де ла Сьота. Главное – он подчиняется только королю, без прямой команды которого не пошевелит и пальцем.

А тратить время на доклад, убеждение его величества, было непозволительной роскошью. При своих связях де ла Сьот узнает об этом разговоре еще до его окончания.

Значит – схватка, после которой будут извинения, выплаты пострадавшим и родственникам погибших, но навсегда останется взаимная вражда между двумя главными воинскими подразделениями страны.

Де Фронсак попытался решить вопрос миром, лично вызвал командира охраны дома, предъявил подписанный дю Шилле ордер на арест. Получил ожидаемый отказ. И зазвенели клинки.

Охранники дрались отважно, до конца выполняя свой долг. Падали, лишь оставшись без сил. Или расставшись с жизнью. Их просто было меньше: на каждого защитника пришлось трое нападавших. Все было кончено за десять минут.

В захваченное здание вошел де Камбре. Аккуратно обходя тела, стараясь не ступать в лужи крови, он обошел все помещения. Пусто.

Но за кого же сражались и умирали охранники?

Этот вопрос он задал их командиру. Раненому, но живому.

– Хозяин и его мать должны быть в доме, – задыхаясь, бледный от потери крови, ответил гвардеец. – Из дома выходили лишь двое стряпчих, что составляли для де ла Сьота какой-то документ. В одиннадцать ноль пять пришли, в четырнадцать семнадцать вышли. Их данные записаны в журнале дежурств. Сын с матерью могут находиться в кабинете, куда нам вход строго запрещен. Дверь – в столовой, замаскирована под шкаф.

Когда виконт, посчитав разговор оконченным, повернулся к нему спиной, окликнул:

– Де Камбре, будь ты проклят.

И плюнул в его сторону густой, розовой от крови слюной.

Дверь нашлась легко. Только открывать ее было нельзя – вокруг, словно прутья мелкой решетки, сверкали и переливались линии заклятья. К счастью, знакомого. В свое время в крепости Сен-Беа де Савьер упражнялся в сторожевых заклятьях. И в том числе создавал и это, для особо нежеланных гостей.

Сейчас где-то поблизости находится взрыватель и то, что он должен взорвать. Логично. Охранникам к этой двери доступа нет, сюда, на свою беду, сунутся лишь такие как де Камбре. Те, кто придет арестовывать самозванца. Здесь они и останутся, если после взрыва будет чему оставаться.

Так, вспоминаем… Де Савьер, чтобы развеять заклятье, перекручивал… ага… вот эту линию, так… Потом соединял… да… эту, эту и во-от эту… Черт, не перепутать бы… Да! Еще вот так… Готово.

Стоп! Еще в Клиссоне учили – преодолев первый заслон, ищи второй. Только идиот не ставит дублирующую охрану. Так, где же она? Ага! Ого! Ни хрена себе! Аж три штуки! Одна на ручке, вторая на полу и еще на косяке. Только три? М-м-м… внимательно смотрим… Да, три, но и с ними придется повозиться. Черт, никогда не хотел быть сапером.

Гвардейцы дю Шилле смирно стояли у дверей в столовую, боясь даже заглянуть туда, где что-то мудрил этот страшный и непонятный виконт. Уже телеги увезли тела убитых, врачи все еще колдовали над ранеными, не делая различий между нападавшими и охранниками. Кто-то даже поднялся и отправился домой, не забыв оговорить время и условия дуэли со своими противниками. Вражда двух подразделений становилась все более конкретной. Ненависть готовилась собирать свою кровавую жатву.

А де Камбре все возился с заклятьями. Что-то соединял, что-то, наоборот, разрывал, пока, наконец, не отошел на шаг и не вытер рукавом осунувшееся лицо, по которому катились уже не капли, а ручейки пота.

Затем, по-православному перекрестясь, нажал на ручку и открыл дверь. И увидел пять (!) бочек пороха, к одной из которых была прибита простым гвоздем невзрачная коробочка магического взрывателя. Теперь уже не активная.

В нос ударил тяжелый запах. Шорох… Твою мать! За бочками лежал труп неизвестного мужчины с неестественно повернутой головой, а рядом в луже собственных испражнений, связанная по рукам и ногам, с кляпом во рту, отчаянно изгибалась госпожа де ла Сьот. Уже не блондинка, а просто старая седая женщина.

Увидев своего спасителя, ее глаза вспыхнули счастьем! Потом ужасом. А затем взгляд наполнился серой беспросветной тоской.

Она знала свое будущее. И смирилась с ним.