Магдауль сбегал за туеском, подал ей чашку с водой.

Незнакомка жадно проглотила воду и еще долго лежала с закрытыми глазами.

— Эй, ты, что тут валяешься?.. Я отвезу тебя домой… Эй! Хухэн, заболела?..

Девчушка открыла глаза, тихо прошептала:

— Я умерла… Уходи…

— Но-но, не болтай!.. С ума спятила! Что, с мужиком разлягалась?

— Не-е, дядя… меня похоронили…

— Как?! Живую?! — Магдауль остолбенел.

— Лама сказал, что я заразная… Меня вывезли сюда… он прочитал надо мной молебен… Теперь я мертвая… Со мной грех разговаривать… грех трогать…

У Волчонка грозно сверкнули глаза.

— С-сволочь ваш лама!

Словно пушинку, поднял Магдауль брыкающуюся больную и потащил к телеге.

Назавтра в обед наши таежники въехали в город Ургу — столицу Монголии, где хозяйничали китайские вояки[85], а им прислужничали вельможные князья — потомки некогда грозных монгольских ханов.

Смешной город: стоит крохотный деревянный домик, а рядом войлочная юрта, а потом снова избенка, к ней прижались еще три-четыре юрты… Едешь, едешь улицей — и вдруг кончилась она… Упрешься в чьи-то высокие ворота. Поворачивай назад!..

Вот какой он, город Урга — столица Монголии.

Больная изредка стонала, но ни о чем не просила. Видимо, внушила себе, что она мертвая.

— Бабай, что будем делать с девкой-то?

Воуль еще больше сморщился.

— Волчонку моему всех жалко… Э-эх… — покачал головой, прошамкал: — Раз ламы отказались выпользовать, значит, к ним не суйся…

— А как же быть?.. Не бросать же ее?..

Старик долго молчал. Потом тяжело вздохнул, осуждающе посмотрел на Магдауля:

— По буддийскому верованию мы с тобой взяли на себя великий грех. Девку отпел лама, а ты поднял… Я, старый козел, принял к себе… Но теперь не вернешь… Мы поступили по закону тайги! Не бросили человека в беде… Будда-Амитаба многомилостив, простит наш грех. Он учит: добро всегда восторжествует над злом… О-ма-ни-пад-мо-хум! Прости нас грешных.

— А что делать-то будем?

— Здесь, в Урге, живут слуги русского царя. У пик, может быть, есть и лекарь.

После долгих поисков Волчонок кое-как разыскал на окраине Урги русское посольство и там от конюха узнал, где живет доктор.

Врач осмотрел больную и согласился лечить.

— Тебя как звать-то? — спросил Магдауль у девушки. — Я как-нибудь наведаюсь.

— Дари-Цо мое имя, — прошептала монголка.

Рядом с городом Ургой раскинулся огромный лагерь кочевников. Белеет множество юрт, палаток. Чернеют арбы, к которым привязаны кони, верблюды, рядом пасутся быки, бараны. На легких скакунах из конца в конец стремительно носятся всадники. Степняки собираются в большие черные группы. Издалека, подымая клубы пыли, в бешеном галопе мчатся сюда несколько сотен наездников. Бесконечной цепочкой тянутся бычьи упряжки, караваны верблюдов…

Громко ревет скот, гавкают матерые волкодавы, гортанно, резко кричат всадники… Скрип и истошный визг немазаных колес, гулкие звуки медных боталов и колокольцев переплетаются с гулом тысяч голосов.

Со стороны можно подумать, что город осажден дикой ордой степняков.

Волчонок с любопытством рассматривает чуждый ему, незнакомый мир.

Нет, не степняки осадили город. Давно отвоевались монголы. Теперь это мирный народ. Люди здесь — самые рьяные поклонники ламаизма[86]. Они съехались на молебствие, на священный праздник цам. Съехались, чтобы выпросить отпущение собственных грехов, отпущение грехов своих предков, проливших реки крови. Люди нарядны: в разноцветных шелковых тэрликах[87], в новеньких остроконечных шапках, на ногах — вышитые орнаментом гутулы[88].

Волчонок натянул свою палатку у крайней юрты. Сварил суп из жирной баранины, пригласил Воуля, но старик отказался. На его иссохшем темно-коричневом лице нетерпение. Тусклые глаза ожили и горят изнутри огнем.

Воуль знает, что завтра в главный храм — в золотой Гандан[89] войдет живой бог и он, старый тунгус, упадет ниц и будет, молясь, высматривать то место, где наступит Богдо-Гэгэн. Тогда он припадет лбом к полу и поцелует след святого, о чем так мечтал в долгие зимние ночи. А потом уж можно и покидать этот погрязший во грехах мир.

Волчонок не знает, о чем думает его старый отец, но он с болью и ужасом смотрит в его глаза.

Ночь Воуль провел в молитвах. Рано утром поднял Магдауля, и они тронулись в путь пешком.

У входа в дацан старик окинул строгим взглядом Волчонка, предупредил:

— Ты, сынок, смотри: как перешагнешь священный порог божьего храма, ни о чем грешном не думай, а знай молись Будде-Амитабу. И глаза опускай. И не дыши даже в сторону Всемогущего. Не опозорь меня, старика.

— Ладно, бабай, — Волчонок смиренно склонил голову.

— Да одергивай меня, чтоб я не кликал тебя Волчонком, а называл Бадмой… Свой великий грех сегодня я отмолю у Богдо-Гэгэна — украл тебя, да еще и Волчонком нарек… О-ма-ни-пад-ме-хум!.. О-ма-ни!.. О-ма-ни!..

— Не надо, бабай, — Волчонок с болью взглянул на высохшего отца.

Главный храм на утреннем солнце ярко-красен, сверкает обильной позолотой. Причудливая крыша восточной архитектуры падает вниз, а затем, словно крутая Байкальская волна, вздымается вверх, над углами здания. Ошеломленно разглядывает Волчонок незнакомую ему красоту. Но вот Воуль дернул сына за руку. Низко склонившись и молитвенно сложив руки, они вошли в храм. Их встретил звон гонга. Тонко выводят трубы и раковины, хор сотен голосов тянет какой-то священный гимн. Музыка, таинственная красота и величие полутемного храма привели Магдауля в трепет. Дым от душистых курений приятно щекочет ноздри.

Не удержался Волчонок, поднял глаза, стал разглядывать храм. С высоты, скупо освещенные свечами, грозно смотрят боги. Волчонок поражен огромной, в восемьдесят локтей[90] высоты, статуей Майдари-Будды: бог восседает против главного входа, на золотом алтарном помосте. В ногах у него — белая, прекрасная богиня Цаган-Дара-Эхэ.

Вдруг музыка зазвучала высокими нотами — бесшумно, словно не касаясь пола, в храм вошла толпа разодетых в ярко-желтые тэрлики лам. Перед ними плыла желто-красная «копна» — настоятель дацана. Неожиданно, резко щелкая бичами, вбежали монахи в черной одежде — телохранители Богдо-Гэгэна. Они злобно заозирались и, размахивая кнутами, оттеснили толпу богомольцев. За этими телохранителями медленно вошли монахи со свечами и изображением Будды, за монахами — тоже медленно — двигался величественный высоченный и тучный лама со скипетром; следом в ярко-желтых халатах — мальчики с факелами.

Волчонок во все глаза разглядывал пестрящую разноцветием богатую процессию. Воуль толкнул его в бок, а сам поспешно упал на покрытый яркими коврами пол — это, как подобает живому богу, медленно и величественно к ним приближался сам Богдо-Гэгэн. Магдауль не отрываясь глядел на него. При неровно мигающем свете причудливо переливались желто-красные одежды «бога». Музыка, яркие цвета, синий дым благовонных курений, тревожные