— Я не специально, — буркнула я в ответ. — На Вас нацелились, а через меня добраться пытались. Просто жить очень хочется, потому и сопротивляюсь, а от того и планы заговорщиков рушатся.

— Орлица! — хохотнул Павел Петрович. — Сопротивлялась она!

Он наклонился ко мне и совсем тихо сказал:

— Катерина просила передать, что будет твоей должницей навеки. Цени, но не усердствуй во взыскании долга.

Я кивнула, и Император вернулся к большому столу.

— Что ж, не будем тянуть, ведите изменников.

Обоих Пестелей ввел сам Ростопчин. Иван Борисович шел свободно, а Павел был закован в кандалы. Его руки и ноги соединялись цепями, и шагал он мелко, опасаясь упасть, но вид при этом старался держать, как ему казалось, гордый.

Хотя на мой взгляд — излишне надменный, неуместный в такой ситуации.

Павел Петрович встретил арестованных, сидя ну стуле, одну ногу спрятав под ним, вторую же выставив далеко вперед. Наверное, опять суставы шалят, а, может, просто старается казаться величественным. Пестелям присесть, естественно, никто не предложил, остальные же устроились за столом.

— Ваня-Ваня, — укоризненно сказал Император. — Я ж тебе как родному — все дал! Огромная губерния — вся твоя! При этом живешь в Петербурге, а не в Иркутске — пожалуйста! А ты мне чем отплатил? Воровство свое моим убийством скрыть хотел, а?

Иван Борисович повинил голову и отвечать не стал. Выглядел он плохо — осунулся, сгорбился, словно потерял интерес к жизни. Слишком многое он потерял за последний день: положение, сына — и не возьмусь сказать, что ему жальче.

— Молчишь. Ну помолчи пока. А ты, Пашка, что скажешь?

Младший Пестель звякнул кандалами, распрямился. Он готовился к своему выступлению.

— У меня нет страха за свою жизнь, есть только сожаление, что не вышло задуманного. Но за мной придут другие, которые свергнут тиранию и установят власть народа, поведут страну к всеобщему счастью!

Я поморщилась. Такие громкие слова слабо увязывались с решимостью Павла убить меня — совершенно непричастную к его идеям женщину. И, не выдержав, спросила:

— То есть Вы, Павел Иванович, во имя благой цели готовы были принести меня в жертву? Невинную душу?

Аракчеев недовольно поморщился, но Император кивнул:

— Хороший ведь вопрос.

Пестель с презрением посмотрел на меня, но ответил:

— Если на пути всеобщего блага стоит чья-то жизнь, то она не имеет значения!

— А я вот полагаю, что моя жизнь настолько же священна, как и остальные. Мне Вы выбора не оставили, то убийцу подошлете, то сами застрелить пытаетесь. Да идите вы все со своим благом туда, куда Макар телят не гонял!

Я умолкла, гневно дыша, Павел принял равнодушный вид, Иван Борисович на происходящее никак не реагировал. Государь шуршал бумагами, и пауза затягивалась. Наконец, Павел Петрович выбрал нужный ему документ и с иронией посмотрел на пленника.

— Вот из показаний о ваших собраниях. Интересные у тебя идеи, Павлик. Ты ратуешь за немедленную отмену крепостничества, так?

— Рабство надо искоренить раз и навсегда!

— Ты сейчас удивишься, — хмыкнул Император, — но все здесь присутствующие считают так же. Да-да, не надо на меня тут с презрением зыркать. Всем тут понятно, что кабала тянет Россию назад, но скажи мне, как ты представляешь себе: вот освободил ты крестьян, а как с землей? Всю им отдать?

К этому вопросу Пестель тоже был готов, очевидно, что много раздумывал над этим, и снова начал яростную речь:

— Половину земли отдать крестьянину! Другую половину оставить за государством для обеспечения всеобщего блага! Излишки у помещиков изъять без компенсации, объявить наделы священным богатством страны!

Император посмотрел на Аракчеева, граф улыбнулся и развел руками: мол, а я что говорил.

— Ты смотри-ка — изъять. То есть отнять у людей их собственность, оставить их без гроша? А они на это согласятся? А вот еще, — Государь взял новый лист. — Ты предлагаешь отменить все сословные привилегии, дворянство лишить все вольностей, дарованных им. Так?

— Так, — упрямо согласился Павел.

— Эк у тебя все просто-то! А задумывался ли ты, почему я с таким скрипом делаю то же самое? По шажочку, по прыжочку! Отнимаю все то, что матушка моя вам — и тебе, Павел, даровала, право на привилегии без отдачи своего долга! Чуть перегнул с усилиями — прибить в Михайловском пытались! А ты предлагаешь все одним махом! И что, думаешь, все будут такие, как твой Муравьев-Апостол? Добровольно склонят головы: забери, Пашка, наши права исконные, от рождения данные? Ты хоть представляешь, сколько крови прольется по всей стране? И крестьянство твое любимое добавит юшки в один котел! Вот, — Государь достал следующий протокол, — ты предлагаешь республику, народное вече. И что, удержит твое вече власть? Когда война всех со всеми начнется?

— Поэтому на двадцать лет установится диктатура! Чтобы привести всех к приличию и счастью!

— И через двадцать лет диктатор уйдет?!

— Уйдет! И будет править справедливо и по закону!

— И таким диктатором ты себя видел, якобинец доморощенный?!

— А хотя бы и себя!

Два человека уже кричали друг на друга, раскраснелись, брызгали слюной. Алексей Андреевич незаметно достал пистолет, приготовив его к выстрелу на случай, если Пестель в запале кинется на Павла Петровича. Федор Васильевич пока просто внимательно следил за закованным арестантом, что у него было припасено на такой кунштюк, мне было непонятно.

— А вот если по закону, — снова вставила я. — Стали Вы, Павел Иванович, диктатором этим, начали разбирать злодеяния. И надо Вам разбирать дело своего отца. Отдадите под суд? На виселицу? Ведь я правильно понимаю, что хищений выявлено множество?

— За жизнь не расплатится, — подтвердил Ростопчин.

— Понадобится — и на виселицу! — гордо ответил младший Пестель.

Иван Борисович словно очнулся и удивленно посмотрел на сына. Тот отвел взгляд и умолк. А я поняла, что и отцом Павел пожертвует, если придется. Не моргнув глазом.

Страшный все же человек. И ведь цель его в самом деле, если планировать очень далеко, благая, сама не так давно перед Малым Советом почти такие же вещи говорила. Но насколько же разные пути мы избрали!

Павел готов идти по трупам, он бросит всю страну в горнило войны, кровавых казней для достижения своих целей, совершенно не задумываясь, к каким жертвам приведет такое стремительное воплощение его идей. Отдать крестьянину землю? Но безграмотный крепостной не способен вести хозяйство так, чтобы прокормить не только себя, а еще и растущие города, не даст столько зерна, чтобы Россия могла продать его в Европу, получив звонкое золото. И совсем наивно думать, что