говорил Гурович, — плоть от плоти и кость от костей русского народа. Красиков ни одним звуком не обмолвился об огромной заслуге духовенства в области народного образования, что духовенство самоотверженно служило делу образования. В дни процесса Бейлиса именно духовенство было против процесса. Эксперты свящ. А.Глаголев и проф. Духовной академии Троицкий решительно отвергли употребление евреями христианской крови. Я, — говорил Гурович, — еврей, счастлив и горд засвидетельствовать, что еврейство всего мира питает уважение к русскому духовенству и всегда будет благодарно последнему за позицию, занятую русским духовенством в деле Бейлиса». В зале послышался плач, некоторые, подбежав к защитнику, обнимали его, целовали. Наконец он получил возможность продолжать речь. «Пережитое волнение, — сказал он, — может быть, прообраз единения всех народов. Митрополит Вениамин немудрый сельский «попик», кроткий, смиренный. Он не похож на гордого «князя церкви». Но это сила, — продолжал он, — перед которой нельзя не склониться. Разве не понятна игра с митрополитом Вениамином, которая здесь велась? Разве не понятно, что ему предлагалось маленькой уступкой купить жизнь? Вы можете его убить, но не можете отказать ему в одном — в уважении к нему, в преклонении перед его моральной красотой. Доказательств в виновности нет, фактов в сущности нет, нет и обвинения. И все же — ужас творится, впереди — пропасть смерти, куда влекут этих людей, и чья-то рука подталкивает их. Процесс исторический. Что скажет история? Было изъятие церковных ценностей. Оно прошло с полным спокойствием, и тем не менее советская власть нашла необходимым посадить на скамью подсудимых петроградское духовенство во главе с митрополитом. Ваш приговор будет записан историей. Основной принцип, подчеркиваемый вами — польза советской власти. Если вы этот принцип примените к этому процессу, весь процесс получает характер зловещей комедии. Решая все с точки полезности, нужно хорошо и очень хорошо все взвесить. Живой митрополит вам кажется опасным, но мертвый он во сто раз опаснее для вас. Не станет ли он стягом, кругом которого объединится вся церковь? Не забывайте, что на крови мучеников растет церковь — не творите же мучеников».

«Красиков старался доказать, что контрреволюционная организация налицо, — это Православная Церковь. Она представляет установление, построенное на принципе иерархии, строгого подчинения низших высшим и следовательно, она контрреволюционна по своему существу. Собственно следовало бы посадить в тюрьму всю Церковь». Кто-то из подсудимых подал реплику: «Будет время — посадят».

«Больше нечего сказать, — закончил свою речь Я.С.Гурович, — но и трудно расстаться со словом. Пока говорят, длятся прения — все еще идет процесс. Подсудимые живы. Кончатся прения, воцарится холод молчания, кончится жизнь».

Прения сторон закончились. Председатель объявил, что приговор будет объявлен завтра в 9 часов вечера, и предоставил подсудимым последнее слово.

Митрополит Вениамин встал. День был солнечный, яркий. Вся фигура митрополита была освещена. Говорил просто, как всегда. Он сказал, что к самому обвинению он относится спокойно, но не может отнестись спокойно к тому, что его здесь назвали «врагом народа». «Народ я люблю и отдал за него все, — говорил митрополит, — и народ любит меня». Потом, забыв о себе, перешел к установлению алиби отдельных обвиняемых. Называя каждого по имени, он говорил: «Распоряжения ему были даны мною. Он должен был подчиниться», «такой-то был в командировке и, следовательно, он не мог принимать участия в том, что ему вменяется…» И все так. Ни звука о себе. «Я, — закончил он, — говорю бездоказательно, но ведь я говорю в последний раз в жизни, а такому человеку обыкновенно верят».

Председатель новым голосом, которого нельзя было узнать, — в нем слышалось большое человеческое волнение, — сказал владыке: «Вы подсудимый. Вам дано последнее слово для того, чтобы вы сказали что-либо о себе. Это важно для революционного трибунала». Митрополит встал и в милом — иного слова не придумаешь, несмотря на весь трагизм положения — недоумении сказал: «Что же могу о себе сказать? Я не знаю, что вы скажете мне в своем приговоре: жизнь или смерть? Но что бы вы ни сказали, я осеню себя крестом и скажу — слава Богу за все».

Новицкий в своем последнем слове сказал, что никаких контрреволюционных выступлений не было. Если же власти нужны жертвы, то пусть будет такой жертвой он один. Ковшаров заявил, что процесс — маскировка действительных намерений власти. Архимандрит Сергий (Шеин): «Инок вне мира, он живет в общении с Богом. Делайте свое дело. Я буду жалеть вас и о вас молиться».

ПРИГОВОР

Революционный трибунал постановил обвиняемых митрополита Вениамина, архим. Сергия, Новицкого, Ковшарова, Ненашевича, Чукова, Богоявленского, Чельцова, Огнева — расстрелять.

Красноармейцы, переполнявшие зал, встретили приговор аплодисментами. Владыка обнял своего защитника, усадил с собой, заставил выпить стакан чаю.

Начались томительные дни. 10 августа в «Известиях» за подписью Красикова появилось сообщение, что ЦИК из 10 приговоренных нашел возможным помиловать 6. Помиловать же остальных четырех — митрополита Вениамина, архимандрита Сергия, Новицкого и Ковшарова было бы преступлением против рабочего класса.

В ночь с 12 на 13 августа они были расстреляны.

Том II

Христианство — религия Свободы! Христианство — религия Правды! Христианство — религия Любви!

Избавляя человека от страха смерти, пристрастия к тленным вещам, оно делает его свободным и смелым. Чего бояться тому, кто презирает смерть? Чего страшиться тому, кто ничего не имеет?

Борьба за правду — главная жизненная цель христианина, и жгучая боль охватывает его при виде страданий людей. Не бояться! Искать правду!

Таковы основные принципы этой работы. Да проникнутся этим все церковные люди — в этом Преображение Церкви и исцеление ее язв.

Авторы.

24 марта 1961 г.

1922 год. Перед Собором

Он умер; был одно мгновенье В веках; но дел его объем Превысил жизнь, и откровенья Его мирам мы понесем!

Этими словами Валерия Брюсова можно закончить описание каждого года из тех, которые следовали непосредственно за Октябрем. Каждый год был рывком в неведомое, каждый год рушил то, что создавалось тысячелетиями. Антирелигиозная пропаганда 1922–1923 гг. порой дышит подлинным революционным пафосом; когда комсомольцы