«Пожилая дама из Джербы», моя четвертая книга, была вызовом. Некоторые критики заявили, что, когда я больше не смогу черпать вдохновение в истории своей семьи и своём личном опыте, мне нечего будет сказать читателям. Мне же так совсем не казалось. «Пожилая дама из Джербы» появилась в результате одной встречи. Мне было тогда двадцать пять, и я никоим образом не помышлял о литературной карьере. Мы с несколькими друзьями отправились на тунисский остров Джерба, в царство бриджа. Приятный отель, ничегонеделание, пляж, сладость жизни… Однако, поскольку я не играл в бридж, мне было скучно. Однажды утром, когда я сидел у бассейна, ко мне подошёл управляющий отелем: «Вы, кажется, скучаете у нас, так почему бы вам не посетить остров? Там есть рынки и базары, а если вы любите старинную архитектуру, вас может заинтересовать синагога, которой более трех тысяч лет. Она доказывает, что евреи жили в Тунисе, и в частности на Джербе, задолго до падения Израильского царства и рассеяния евреев по миру».

Должен признаться, что управляющий сумел разбудить во мне любопытство. На следующий день я отправился исследовать остров. Утро я посвятил шопингу на базарах и в магазинах. В полдень съел традиционный обед: кускус, колбаски мергез и кофе по-турецки. В три часа пополудни я стоял перед синагогой. И там я действительно испытал шок: её легко было принять за мечеть. Как и в мусульманской традиции, перед входом в храм необходимо разуться. Это показывает, насколько великие монотеистические религии в некоторых отношениях близки друг к другу.

Внутри я обнаружил мозаики, созданные ещё до появления римлян, и витражи, которые ничем не уступали творениям Шагала. Раввин в чалме, повязанной на восточный манер, казался каким-то фольклорным персонажем; он показал мне Тору трёхтысячелетней давности.

Я был очень взволнован и впечатлён – для меня это было возвращением к истокам. Выйдя оттуда, я оказался под палящим солнцем в пёстрой толпе, состоявшей из нищих, арабов, похожих на евреев, и евреев, похожих на арабов… Чуть в стороне стояла старушка, с ног до головы одетая в чёрное, с прозрачными синими глазами и седыми волосами, которые доходили ей до середины спины. Поскольку я выходил из синагоги, то сказал себе: «Сделай своё ежегодное доброе дело». Я подошёл к ней и сунул банкноту в пять динаров в карман её джеллабы. Но она взяла меня за руку, заглянула мне в глаза и сказала: «Нет, твоих денег мне не надо, но если ты сможешь уделить мне несколько минут, я бы хотела многое тебе рассказать».

Я расхохотался и сказал ей: «Что же ты можешь сказать мне? Я тебя не знаю, ты меня не знаешь, возьми эти пять динаров и иди выпей чаю с мятой». – «А вот и нет, я тебя знаю, тебя зовут Жозеф Жоффо!»

По натуре я скептик. Я тут же подумал о своих друзьях в отеле и сказал себе, что ко мне отправили дежурную ясновидящую. Поэтому я ответил: «Ладно, ладно, не утруждай себя, я знаю множество людей, которые проделывают тот же номер в мюзик-холле, – им в конверт вкладывают чей-нибудь паспорт, а они называют его возраст!»

Старушка кивнула и прошептала: «Я знала, что ты мне не поверишь. Но я могу заглянуть и в более далёкое прошлое: я знала твою прабабушку в Кремарчаке в России, её звали Елизавета Тальчинки-Маркова!»

В этот миг мне показалось, что земля уходит у меня из-под ног. Ни о каких хитростях больше не могло быть и речи: я один знал фамилию моей прабабушки и название её деревни. Поэтому я сделал то, что и вы бы сделали на моём месте: взял её за руку и повёл в кафе напротив синагоги выпить чаю за встречу. Лиза говорила очень долго. Она сказала мне, что жила на земле задолго до появления человека, тогда, когда деревья заговорили. И поведала вот эту странную историю: «Когда древо жизни впервые увидело, что в лес пришёл дровосек, а все другие деревья вокруг него плачут и причитают, оно сказало им: не будем плакать, братья – помните, что рукоятка топора – одна из наших!»

Затем Лиза провела параллель с евреями, во время войны ждавших у дверей со своими узлами, что нацисты придут и заберут их, говоря: «Нам нечего их бояться, они же люди…»

Я не буду рассказывать здесь все истории Лизы. Всё то время, что длилась наша беседа, я находился в плену её чар. Мы говорили о жизни, любви, детях и многом другом…

Честно говоря, я не думаю, что Лиза привиделась мне. В жизни бывают моменты, когда реальность встречается с вымыслом. Теперь Лиза – это часть меня, и я не думаю, что когда-нибудь снова смогу разыскать её, настолько она растворилась во мне…

Потом вышло «Нежное лето», которое я написал во время очень тяжёлой болезни. Я видел, как моя дочь Александра выросла и стала настоящей девушкой. Эта книга была смесью реального и воображаемого, и я заметил, что из всех моих произведений именно её предпочитают девочки-девятиклассницы. Наверное, причина в том, что Александр и Жан-Пьер, мои герои, напоминают им современных подростков.

«Рыцарь Земли обетованной» рассказывает о карьере одного молодого человека, который из царского офицера превращается в большевика, а потом после многих приключений становится пионером сионизма и, следуя собственным принципам, бежит в Палестину, побывав до этого агитатором, каторжником и изгоем. С этой книгой вы отправитесь в долгое, но прекрасное путешествие через Польшу, Россию, Турцию, Ближний Восток… чтобы в конце концов оказаться в Земле обетованной.

Затем был «Симон и дитя» – книга, развивавшая те же темы, что и «Мешок с шариками». Это история десятилетнего мальчика, который видит, как его мать сходится с человеком, который не является ему отцом. Он тут же вступает с ним в конфликт и начинает ненавидеть его за то, что тот крадёт у него любовь матери. И всё же они действительно станут отцом и сыном, но в драматических обстоятельствах… Действие происходит в 1942 году, маленький мальчик – христианин, а избранник его матери – еврей. Эта книга проведёт вас по всей свободной и оккупированной Франции, познакомит с лагерем Дранси и с историей его освобождения. Должен вам сказать, что эта книга принесла мне огромную радость: она была переведена на немецкий язык и включена в школьную программу в Германии.

«Авраам Леви, сельский священник» – это чрезвычайно простая история. Я представил себе, что бы стало с монсеньором Люстиже[84], если бы вместо того, чтобы