– Со мной едешь. Седлай его коня! – черногривая голова мотнулась в сторону Фарра. – Живо!

Он умчался прочь так же стремительно, как и появился, унося с собой в седле застывшую от страха Иву. Вернулись они с рассветом, и из обрывков фраз, брошенных Патрику, Айна поняла, что шаман ездил к тому месту, где Фарр был ранен, и где он, по словам Кайзы, оставил часть своей души. Айна так никогда и не узнала, как именно шаман исправлял случившееся, но, если судить по лицу Ивы, это был явно не тот обряд, на который хотелось бы посмотреть.

Вскоре после возвращения, позволив себе лишь пару часов сна Кайза выгнал из дома всех, включая его хозяйку, и что там происходило, не видел уже никто. Только доносился из-за двери мерный стук бубна да монотонное пение шамана. Когда он вновь появился на крыльце и позволил всем войти, вид у него был такой, словно Кайза вот-вот сам упадет без сил.

Но он не упал. Вместо того долго о чем-то говорил с Патриком, и от звуков его тихого сердитого голоса, что доносился из-за стола, веки у Фарра начали медленно подрагивать. Айна отчетливо видела это, потому что сидела рядом и неотрывно вглядывалась в лицо мужа.

4

Впервые Фарр пришел в себя спустя два дня.

Был почти полдень, когда принц со стоном пошевелился и открыл глаза. Поначалу они были пустыми, как окна заброшенного дома, но потом Фарр вдохнул поглубже, захрипел и надолго зашелся в приступе тяжелого рваного кашля. Когда тот кончился, наследник Закатного Края утер кровь со рта непослушной рукой и наконец разглядел рядом с собой Айну.

Прежде, чем он успел что-либо сказать, рядом возник Патрик и быстро накрыл пальцами его губы.

– Молчи. Тебе нельзя говорить, и шевелиться не стоит. Потом все расскажешь. И спросишь потом. – Он смотрел на племянника с такой теплотой, с какой не всякий родитель смотрит на своего ребенка. – Как же ты нас напугал, парень... – На лице у Патрика впервые за те дни появилось нечто, отдаленно напоминающее улыбку. – Видишь, мне даже пришлось тащить сюда твою жену. Хотя, видят боги, она наверняка предпочла бы вышивать в Янтарном Утесе. Там сейчас хорошо... виноград собирают, молодое вино уже настоялось...

Но заговорить Фарру зубы не удалось: едва только Патрик замолчал, покрытые розовой пеной губы, сложились в имя, которое Айна не могла не узнать, даже будь оно сказано вовсе беззвучно.

– Эли...

Что они могли ответить?

Ничего.

Но он уже и не слышал их – снова ушел за грань бытия.

Прошло еще почти две недели, прежде, чем Фарр в полной мере вернулся из того мира в этот, не проваливаясь обратно в сон после первых двух вдохов, прежде, чем сумел хоть полулежа сесть в постели и начать говорить, не захлебываясь собственной кровью.

За это время феррестрийскому монарху уже было отправлено множество писем государственной важности – от Руальда и от самого Патрика. Писем, в которых короля Шаниэра уведомили о том, какого рода новые жильцы завелись у него в приграничных землях, чего от них ждать и почему их следует выкурить из норы как можно быстрей. Шаниэр обещал разобраться, но время шло, а к замку под горой никто и не думал высылать военный отряд, который урегулировал бы вопрос с чужеземными колдунами, что вторглись в чужие владения и чувствуют себя как дома. Айна примерно догадывалась, в каком бешенстве находится Руальд, не способный как-либо повлиять на ситуацию, не развязывая очередной войны с соседом, от которого вечно приходилось ждать неприятностей. Шаниэру как будто было совершенно наплевать, что там случилось с наследником смежного государства. И уж подавно наплевать на какого-то безродного мальчишку-целителя, попавшего в плен к заморским колдунам.

Дело всерьез начало попахивать войной.

Это были тяжелые две недели. Фарр хоть и передумал помирать, все еще был скорее там, чем здесь. Про Лиана даже помыслить не удавалось без боли, а уж говорить – и подавно... Никто и не говорил. Только сам Фарр, проваливаясь в свои бредовые видения все звал и звал его по имени. Чаще чем Айну, отца или кого-то еще.

Из-за тяжелого состояния принца двинуться они никуда не могли, а потому оставались в подгорной деревне. Хранители из Янтарного Утеса разбили шатер рядом с домом старой Дэлизы и посменно несли караул у его дверей. Шуна и Вереск остались в фургоне – им было там привычно и удобно без лишних глаз и вопросов. Айна, само собой, никуда не отходила от мужа. С ее приездом Патрик ушел в шатер к стражам, а Кайза и вовсе покинул деревню, сказав, что главное дело сделал. Из чужаков в доме осталась только Ива... А та и рада была бы сбежать хоть куда, только кто б ее пустил: старуха взялась за девчонку всерьез и ни на минуту не оставляла ее без дела – даже когда Ива заработала свою дырку в плече. Маленькая колдунья все время то крутилась у печки, то перебирала какие-то травы, то вовсе штопала старые бабкины чулки... и ни разу даже слова той поперек не сказала. Только когда на пороге появлялся Вереск, бросала все и устремлялась к нему. Близнецы по долгу могли просто стоять друг против друга и говорить о чем-то одними лишь глазами.

Айна не видела их первой встречи, но из рассказов хранителей узнала, что была она из числа тех, от которых в глазах щиплет даже у суровых воинов. Мало того, что Ива не ожидала увидеть брата, стоящим на ногах, так и тот не думал, что девчонка первым делом упадет перед ним, ухватит за железные колени и разрыдается, как никогда в жизни. Говорили, она без конца просила у него прощения и называла себя дурой, а сам Вереск опустился рядом с ней наземь и только обнимал, не пытаясь ничего сказать.

Айна даже забавы ради не хотела представлять, что такого произошло с Ивой, отчего та растеряла половину своей спеси.

Как бы то ни было, близнецы вновь оказались вместе. Вот только теперь у каждого из них была своя новая жизнь. Покуда Ива натирала мыльным корнем закопченные горшки старой Дэлизы, Вереск ни на шаг не отходил от Шуны. У Айны был целый отряд стражей, но у степной девчонки теперь тоже появился верный хранитель, и почему-то казалось, что, несмотря на свое увечье, несмотря на внешнюю слабость, он один стоит этих двадцати. Впрочем, Вереск уже не был таким беспомощным, как прежде: пусть медленно и с трудом, но он научился ходить, опираясь на свои деревянные палки, и, если случалась нужда, мог даже подниматься по лестнице, хотя и страшно этого не любил. Руки его понемногу наливались силой, сила появилась и во взгляде – юный маг уже не казался таким блаженным, каким его привезли в Солнечный Чертог. За минувшие несколько недель он вдруг повзрослел больше, чем за последние несколько лет. Это даже Ива сказала как-то, когда бабка завела с ней разговор о брате.

Айна теперь слышала почти все их разговоры... Дэлиза словно и не замечала, что у нее в доме этой осенью вечно толкутся какие-то посторонние люди – она говорила о чем вздумается и когда считала это нужным. Ворчала на плохо отмытые миски, переваренную кашу, недорезанную траву, называла Иву дурехой и несколько раз даже отвешивала ей увесистых подзатыльников. Почему та все терпит, Айна не понимала, но, само собой, не спрашивала. Не ее это было дело. Ей хватало забот с мужем...