за мой арест. Сначала делали это тихо, шепотом, но к утру стали говорить довольно громко, почти не стесняясь и не считаясь с присутствием посторонних. Многим из них в эти минуты пришла в голову безумная мысль: без Керенского было бы легче «добить» большевиков и установить, наконец, так называемое «сильное правительство». И нет сомнения, что всю эту ночь полковник Полковников и некоторые другие офицеры окружного штаба находились в постоянном контакте с консервативными антиправительственными организациями, такими как Совет казачьих войск, Союз георгиевских кавалеров, Петроградское отделение Союза офицеров и других подобных военных и гражданских организаций.

Естественно, что эта удушливая атмосфера не могла не повлиять на моральное состояние защитников правительства. Если накануне вечером курсанты были преисполнены уверенности, то теперь мужество начало оставлять их. Позже среди экипажей броневиков стали проявляться случаи паники. Каждая минута тщетного ожидания подкрепления угнетающе действовала на боевой дух.

В семь часов утра состоялся разговор с командующим Северным фронтом по телеграфу, в котором я убеждал его ввести верные части в Петроград, ибо казаки еще «седлали коней». Затем мы с Коноваловым, утомленные и измученные впечатлениями ночи, вернулись в Зимний дворец на отдых. Помню, как по дороге нас несколько раз окружали группы возбужденных курсантов. Помню, как мне приходилось их успокаивать и объяснять все возможные последствия для нации успеха большевиков.

Сперва я собирался, вернувшись в свои апартаменты, собрать воедино всю свою корреспонденцию и все документы, находящиеся у меня на хранении, и отправить их в более безопасное место, но по размышлении отказался от этого намерения, понимая, какой обескураживающий эффект это произведет на всех, кто находится во дворце. В результате часть моих бумаг, в том числе документы, представляющие немалый интерес, попали в руки большевиков, а другие просто сгинули.

Расставшись с Коноваловым и отдав срочные указания на случай непредвиденных осложнений, я остался в своем кабинете в одиночестве. Не раздеваясь, я лег на диван в своей комнате. Спать было невозможно. Я лежал с закрытыми глазами, в какой-то полудреме. Не прошло и часа, как меня разбудил унтер-офицер, явившийся со срочной информацией: большевики захватили центральную телефонную станцию, и вся наша дворцовая проводная связь с городом прервана. Дворцовый мостик (под моими окнами) был занят большевистскими пикетчиками. Дворцовая площадь была мертва и пуста. От казаков, как и следовало ожидать, не было ни малейшей весточки.

Еще через десять минут мы оба — Коновалов и я — со всеми моими адъютантами мчались обратно в штаб. Там ничего не изменилось за два часа нашего отсутствия. По правде говоря, кое-что все же изменилось: часть экипажей броневиков исчезла. Пользы от боевых машин теперь было не больше, чем от водовозов. Подступы к дворцу и к Штабу, отделенные друг от друга дворцовой площадью, были абсолютно ничем не защищены. Известий о подкреплениях с Северного фронта не было, хотя они уже должны были к этому времени прибыть в Гатчину. Начиналась паника. Здание штаба, заполненное до отказа весь предыдущий вечер и ночь, постепенно пустело.

Едва я вошел в штаб, как появилась делегация курсантов, охранявших дворец. Выяснилось, что большевики предъявили им формальный ультиматум с требованием сдать дворец под страхом беспощадных репрессий. Делегаты требовали указаний, говоря, что большинство их товарищей готовы выполнить свой долг до конца, если есть хоть какая-то надежда на какие-то подкрепления. В сложившихся обстоятельствах было очевидно, что спасти положение могло только быстрое прибытие подкреплений с фронта.

Но как получить эти подкрепления? Оставалось одно: не терять больше времени и идти навстречу эшелонам, задержавшимся где-то под Гатчиной, и поторопить их вперед к Петрограду, невзирая на все препятствия. Посовещавшись с Коноваловым и прибывшим тем временем Кишкиным, а также с несколькими лояльными офицерами штаба, я решил прорвать линию большевиков и лично встретить наступающие войска, двигавшиеся, как мы считали, в направлении Петрограда.

Для этого нужно было, во-первых, пересечь весь город на виду у всех, не привлекая внимания разбросанных по столице большевистских войск и красногвардейских патрулей. Это было труднее всего. После недолгих раздумий я решил поставить на кон все. Чтобы снять все подозрения, мы решили действовать открыто.

Я вызвал свою открытую прогулочную машину. Мой солдат-шофер, с которым я прошел всю свою фронтовую эпопею, был храбрым и преданным человеком. Один из моих адъютантов разъяснил ему задачу, за которую мы взялись. Ни секунды не колеблясь, он принял ее к исполнению. Как назло, запаса бензина не хватило на дальнюю дорогу, не было и запасных шин. Но пришлось пойти на риск нехватки бензина и отсутствия запасной шины, во избежание возможности привлечь внимание затягивая приготовления. С собой я взял помощника командира гарнизона капитана Кузьмина и одного штаб-офицера.

Не знаю, как это произошло, но известие о моем предполагаемом отъезде дошло до посольств союзников. Когда мы уже собирались уходить, прибыли представители британского и, насколько я помню, американского посольств и заявили, что посланники союзников желают, чтобы меня сопровождало авто под развевающимся американским флагом. Хотя было более чем очевидно, что американский флаг не спасет меня и моих спутников в случае нашей неудачи и, наоборот, лишь привлечет ненужное внимание при проезде через город, я принял это предложение как свидетельство заинтересованности союзников во Временном правительстве России и знак их солидарности с нами.

Пожав в последний раз руку Кишкину, взявшему на себя в мое отсутствие руководство обороной столицы, я вместе с моими спутниками вышел во двор штабного корпуса. Мы сели в мой автомобиль. Рядом стоял экипаж американского посольства. Один из моих офицеров, не уместившись в моей машине, решил ехать один, но с условием, что при проезде через город он должен держать свою машину под американским флагом на почтительном расстоянии от нашей. Наконец, мы двинулись в путь. Мы тщательно соблюдали все детали моего ежедневного путешествия по городу. Я занял свое обычное место — справа, сзади. На мне была моя обычная полувоенная форма, которая уже примелькалась горожанам и войскам. Автомобиль двигался с обычной скоростью. В самом начале Морской, возле телефонной станции мы миновали первый большевистский пост. Чуть дальше, у гостиницы «Астория» и у Мариинского дворца, стояли дополнительные патрули и отряды большевиков. Нечего и говорить, что вся улица — и пешеходы, и солдаты — сразу меня узнали. Солдаты выпрямились, как обычно. Я, как обычно, отдал честь. По всей вероятности, в тот момент, когда я прошел, ни один из них не мог объяснить себе, как он мог не только пропустить этого «контрреволюционера», этого «врага народа», но и отдать ему честь.

Благополучно миновав центр города, войдя