Химала Чи покачал головой.

– Но по крайней мере на меня вы можете положиться. Дайте мне знать, если мой опыт окажется вам нужен. Вы знаете, где меня найти.

Он с сожалением оглядел землян и решительно шагнул на трап. Стремительная пружинистая походка, шелест закрывающегося шлюза и отточенные команды на расстыковку.

– Вот так просто? Отдал энергон? – Ксения не верила происходящему. – Без условий, без описей и договоренностей?

Крыж усмехнулся:

– Он боевой офицер, ему не до интриг и протоколов, вот и действует соответственно.

– Я думаю, учитывая, что у них одно поражение за другим, они не смогли его применить должным образом, – Пауков задумчиво следил через монитор за отдаляющейся капсулой главного контроллера сектора. – Скорее всего, энергон принес Химала Чи ненужные хлопоты.

Ульяна передала сверток Васе Крыжу:

– Подключай к искину. – Перевела взгляд на Ксению: – И надо сообщить Теону, что энергон у нас.

Глава 15. Публичный брак

Грацц спешно покидал резиденцию Адальяров. Двигался тяжело, мрачно, не отвечал на приветствия – думал. Мальчишка неожиданно показал зубы. Надо было решить с ним вопрос раньше, не ограничиваться изгнанием и условным смертным приговором за неподчинение Совету, а настоять и привести его в исполнение. Но побоялся рьяного сопротивления матери Ираля и открытой конфронтации с Адальярами, все-таки у них еще слишком много власти в руках.

И вот.

Но то, что земная тварь окажется такой проворной, никак не мог предположить.

– Ттма́р аффери́, – зло сплюнул себе под ноги.

– Что, мой господин? – помощник, семенивший следом, не расслышал, подобострастно забежал вперед. Грацц раздраженно отмахнулся.

– Вызовите Тойля.

– Он на связи, в капсуле.

Грацц кивнул.

Зайдя в кабину, затемнил стекла, включил экран – на него мрачно ухмылялся его начальник охраны и советник.

– Мне кажется, наш старый друг засиделся на этом свете, – коротко сообщил Грацц.

Тойль молча кивнул, без объяснения поняв, о ком идет речь. Уточнил только:

– Стоит ли наведаться к кому-то еще?

Престарелый клириканец опустился в кресло, оправил полы темной мантии. Внезапная смена настроения молодого Танакэ, землянка, интриги Теона – все это говорило за то, что церианец затеял игру. Он ловко жонглирует своими официальными полномочиями, допуском к данным и секретными архивам. Он опасен. Но еще опаснее то, что он затевает.

– Тойль, думаю, самое время для плана Б.

Начальник охраны понимающе кивнул.

– Только действуйте так, чтобы некому было нам ответить… Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю?

* * *

– Эй, меня слышит кто-нибудь?! Воды. Дайте воды!

Он в кровь сбил кулаки, пытаясь достучаться до надсмотрщиков. Темная камера, выключенное табло, тишина, в которой слышно биение собственного сердца и хруст суставов – бывший директор Академии Космофлота Кромлех Циотан уже семь дней провел на Калипсо, в тюремном комплексе для галактический преступников.

Первое время его исправно кормили, а карцер – проветривали. Под потолком горела тощая бледно-желтая лампа.

Кромлеху это говорило не о милости, а о том, что команда убрать еще не поступила. Но в том, что она поступит, не сомневался – ему даже не сообщили алгоритм для экстренной связи с оператором, который был встроен в каждую камеру. Понял: сдохнет, спишут на несчастный случай, расследования не будет.

Утром третьего дня свет не зажегся, а конвейер с завтраком миновал его камеру. Кромлех понял, что кое-кто желает приблизить момент его смерти.

Злость и упорство не позволяли смириться, первые сутки он еще надеялся, что произошла ошибка, что все вернется. Стучал в дверь. Кричал до хрипоты.

На вторые сутки понял – это конец. Никто не придет.

О времени он знал примерно, ориентируясь на едва доносившийся через стены камеры гул – конвейер разносил еду.

Три раза в день итого девять раз.

Первые сутки глаза не находили ничего в темноте, потом привык – Кромлех нашел взглядом насечки, оставленные предыдущим арестантом. Судя по всему, он провел здесь две недели. Ровные, нанесенные твердой рукой линии, процарапанные ногтем в жестком дендрогале, постепенно становились кривыми, шаткими, как, очевидно, и сознание страдальца, заваливались на бок. Последняя почти лежала.

Возможно, заключенный нанес ее, уже не в силах подняться.

Его оставили здесь умирать – Кромлех понимал это.

Как директор Академии, в которой были также и помещения карцера, он знал систему наблюдения, как свои пять пальцев. Даже если она отключена, есть стоп-слова, которые ее запустят. И хоть на Калипсо их ему не сообщили, бывший директор Академии был уверен, что они есть и здесь. Сейчас жалел, что не воспользовался ими сразу. Когда еще было время.

Он тяжело опустился по стене, упрямо посмотрев на испачканные кровью кулаки, неторопливо лизнул костяшки пальцев – он будет питаться собственной кровью, лишь не сдохнуть. Хотя… Возможно, этим от только продлевал собственные муки. Губы пересохли, потрескались и болели, он искусал их.

– Твари, – прохрипел и уставился на темный экран интеркома.

У него в руках остался последний козырь – его личный архив, коды доступа и место хранения которого он тщательно скрыл при задержании. Та самая переписка с членами Антанты, имена, даты, денежные переводы, обещания, степень участия каждого. Он держал их, надеясь еще добиться снисхождения от суда. Он надеялся использовать этот козырь наилучшим образом, выторговать свободу, и чтобы каждый – каждый – кто упек его сюда дорого заплатил за все лишения. Кромлех строил планы, репетировал речь. Блистательную. Обличающую. Это позволяло не сойти с ума в темноте и одиночестве.

Но с каждым днем приходило понимание, что суда не будет.

Именно тогда пришло отчаяние. Идеальная схема, продуманная на сто шагов вперед – все рушилось, как карточный домик.

Он вытер испарину со лба, в бессильной злобе стукнул дверь кулаком.

В этот момент щелкнул замок конвейера, заставив вздрогнуть и закричать от восторга – его услышали! Кромлех подскочил, ощупью нашел кромку люка, через который обычно подавались пузатые емкости с водой.

В самом деле, люк отъехал в сторону, большой прозрачный бутыль въехал в камеру и замер в ложементах. Одновременно тускло загорелся верхний свет.

– Вода! – Кромлех закричал.

Торопливо откупорив, он сделал несколько жадных глотков, захлебываясь, замирая от счастья. Обливаясь драгоценной влагой, он выпил почти половину, когда почувствовал на языке непривычный сладковато-приторный вкус.

Он замер. Отставил в сторону руку и посмотрел на бутыль. Перекатил во рту глоток, который еще не успел соскользнуть в пищевод: на язык осел отчетливый химический привкус.

– Тва-ари, – выдохнул он и снова посмотрел на слепое табло интеркома.

Закупорив крышку, опустился на жесткую кровать, поставил бутыль рядом с собой.

Времени больше нет.

Он снова поднял глаза на черный экран интеркома, нашел взглядом едва серебрившийся окуляр камеры. Поднял вверх руку