Шрифт:
Закладка:
Вот они, оставшиеся в живых, Кэт находится, конечно, среди них…
И, охваченный безумною радостью, он прыгнул на лестницу, пробежал позади грота, где среди скал моряки и солдаты трогательно изливали друг другу душу.
Их было здесь 22 солдата – все, что осталось от гарнизона в 140 человек.
И ни одного офицера – все погибли, один за другим в башенках, где они должны были подавать пример орудийной прислуге, чтобы удержать ее среди грохотавших весь день снарядов…
Один только капитан Бродвей, раненый, был еще жив накануне. Это он взял на себя поджечь пороховой склад, сказал один артиллерист.
И он не уцелел.
Морису Рембо пришлось собирать все эти сведения обрывками, и ему передавали то, о чем он не спрашивал.
Но никто не мог ему сообщить о том, что интересовало его больше всего.
Он спросил громким голосом:
– Мисс Кэт нет здесь?
Нет, ее не было. Никто из присутствовавших не видел ее и не знал, где она находится.
Вот и командир Гезей высадился из лодки, пожимает руки всем оставшимся в живых, поздравляет их, расспрашивает. Он задает им тот же вопрос:
– А дочь коменданта? Комендант?
Возможно ли, чтобы эти люди не знали, куда они девались?
Раздался чей-то голос:
– Ах, комендант умер третьего дня!.. И солдатам была прочитана записка, приказ капитана, извещавший о предстоящем перенесении тела коменданта в машинное отделение. Мне было приказано сделать гроб. Затем вышел приказ немедленно очистить казематы и укрыться в гроте. Я не успел даже приступить к сколачиванию гроба… Правда, не было возможности дольше защищаться с тех пор, как японцы были близко. Они осыпали нас в упор целыми тоннами их разрушительных снарядов. Ничто не может уцелеть, когда снаряды пускаются один за другим… Вы видели наши сигналы?
– О помощи – да, мы увидели их на расстоянии семидесяти миль…
– Это телеграфисту пришла в голову мысль направить лучи нашего последнего прожектора на тучи: он слышал, что их можно увидеть очень далеко… Значит, они в самом деле отразились на тучах? Как это удивительно!
Но Морис Рембо не слушал больше. Обеспокоенный отсутствием сведений, он хотел снова пройти в крепость и постараться проникнуть в машинное отделение, но вдруг увидел одного из рабочих, принимавших участие в постройке аэроплана.
– Это вы, Джексон, – вы уцелели?
И он не мог сказать больше ни слова, так как солдат узнал его и буквально бросился ему на шею в порыве охватившей его радости.
– Это француз! – кричал он. – Это он! Я был уверен, что он доберется и вернется… Ах! Я был там, наверху, когда вы улетели… Глядя, как вы мчались с такой быстротой и так быстро превратились в еле заметную точку, я сказал: он спасет нас всех!
– Не всех, мой дорогой Джексон, вас осталось немного…
– Да! Последние дни были ужасны! До двадцати убитых в день… Точно японцы чувствовали, что вы прибудете скоро…
– Неужели никто из вас не знает, куда девалась дочь коменданта и ее старая гувернантка?
– Барышни… мы не видели больше… Она была так внимательна к раненым, но у нее не хватало времени… ее бедный отец был так болен! Когда нам приказали удалиться в грот, потому что будет взорван пороховой вклад, то ее не было среди нас… Быть может, капитан посадил ее ночью в лодку, вы знаете маленькую моторную лодку, стоявшую за угольной стеной? Мы называли ее флотилией Мидуэя!
– Действительно… я был только что там и не видел ее…
– Вероятно, так и было… Но это очень рискованно, японские суда так близко от нас, и их миноноски все время шныряли вокруг острова!..
– Капитан был с вами во время взрыва?
– Нет, он-то и поджег пороховой склад. Он был уверен, что не уцелеет, потому что попрощался со всеми… Затем за несколько минут до двух часов утра он пришел сказать нам, что лучше не оставаться в гроте и спрятаться среди скал… И мы вышли оттуда как можно скорее… Вот благородный человек, думавший в такую минуту только о нас…
Послышался другой голос, прерывающийся при воспоминании о пережитых волнениях:
– Нет ничего страшнее… когда ежеминутно ждешь взрыва… здесь… совсем близко! В такие минуты думаешь только о себе… Но не было, в конце концов, так страшно, как мы ожидали… Кроме двух товарищей, которые были раздавлены упавшими сверху обломками скал, – мы мало пострадали, а бедная барышня была бы в большей безопасности среди нас, чем на воде. Она, наверное, была посажена в лодку…
– Да, вероятно, – повторил Джексон. – Гиль, управлявший лодкой, тоже исчез, а я видел его невредимым еще вчера вечером.
Затем он обратился к командиру Гезею, говоря:
– Но, командир, всем нам было бы хорошо поесть и особенно попить… тридцать шесть часов у нас не было во рту ни маковой росинки…
– Садитесь в катер – вас свезут на крейсер… Итак, вы думаете, что в крепости больше никого не осталось?
– Вы найдете там только убитых японцев. Человек двадцать из них было там, когда капитан взорвал крепость!..
– Вы знаете, каким путем можно добраться туда, дорогой инженер? – спросил командир подавленным голосом. Горе, в которое повергла его неизвестность о судьбе племянницы, мешало ему радоваться своей блестящей победе.
– Я был там…
– Это вы водрузили флаг?
– Да, флаг вышитый ее рукой…
– Бедная девочка, я видел, когда она начала его вышивать… Когда я осмотрю все там наверху, то разошлю лодки по всем направлениям…
– Поздно, командир! Вероятно, она попала в руки японцев… Ужас… ужас… Страшнее нет ничего…
И слова его были прерваны рыданиями.
Надежда, еще недавно наполнявшая его душу, исчезла навсегда.
Солнце стояло высоко, когда командир «Колорадо» вглядывался вдаль, стоя с морским биноклем в руках на вершине Мидуэя.
«Монтана» только что прибыла, и два американских миноносца уже крейсируют на западе в погоне за разбитым японским крейсером.
Успокоившееся море слегка плещется и на нем выделяется, точно серебристый шлейф, борозда от их форштевня.
На востоке серые полосы дыма заволакивают сверкающее лазурью небо и оповещают о прибытии второй эскадры, быстро направляющейся к освобожденной крепости.
Очень далеко, на юге, медленно движутся черные точки – это, несомненно, японские миноносцы, следящие за невидимыми судами…
У подножия крепости свален в кучу драгоценный уголь, для которого была построена и разрушена эта крепость, были принесены в жертву все эти
