Шрифт:
Закладка:
В своей книге «Рильке и Бенвенута», исполненной восхищения и благодарности, Магда фон Гаттинберг пишет, вспоминая начало 29 декабря 1926 года, ночь: «… Вскоре после этого я заснула, вдруг проснувшись от громкого крика; казалось, что кто-то снаружи выкрикивает мое имя в предсмертном страхе. Я бросилась к окну и распахнула обе ставни – сад был охвачен мертвой тишиной, лужайки и деревья, выступая из мрака, бледно мерцали под снежными шапками; от церкви, что напротив, в морозном воздухе прозвучали пять ударов. Значит, скоро уже утро. Я закрыла окно, дрожа от холода, и снова легла. Плохо осознавая, что делаю, я сложила руки и сказала: «Кто бы ты ни был, звавший меня, будь благословен и знай, что я с тобою. Помоги тебе Господь во всякой твоей нужде». Потом меня охватил теплый уют комнаты, и я снова заснула.
Оказалось, что именно в этот час умер Рильке… Из незнакомых рук – месяцы спустя – я получила возвращенным мое письмо к нему. Я положила его в маленькую шкатулку и уже собиралась закрыть ее, как увидела на узком голубом конверте рукою Рильке написанное: derniere lettre à B.[116]
То происшествие в Вене словно бы воздвигло между нами невидимую стену, и за годы молчаливого бытия вдали друг от друга мы были погружены во взаимную немоту. И вот вдруг в моей руке письмо от него, словно весть из другого мира. Последнее слово, мне неведомое, – что там – привет, дружеская мысль, укор?
Лишь спустя много дней решилась я прочесть письмо, много лет пролежавшее запечатанным… «…Как-то раз ты написала мне о короткой песенке, которая в детстве повергала тебя в слезы. Помнишь ли ты ее еще, Бенвенута? Там есть строки:
И я искал тебя повсюду:
в лесах, в долинах позабытых…
Но не нашел нигде. Ты – чудо,
что в сердце глубоко укрыто.
«И я искал тебя повсюду…» Ты же помнишь, я остановился, я стоял, но я не доверял моей душе, моему телу, не доверял напрасности моих поисков, и я не мог писать, ибо мое сердце, обращенное к тебе, всегда оставалось чересчур обремененным, это мое, быть может, уже давно казнимое, погибающее сердце – лишь мое сердце – не слова́ – ни единого слова – но описать это мое сердце я не мог. Многое оказалось контуженным и едва ли могущим быть выговоренным. Однако, если однажды он наступит – тот день, о котором ты мечтаешь (и конечно, я бы не смог ничего иного, кроме как безгранично его славить), то дай о нем знать, ибо ты призвана свидетельствовать, потому что в твоих руках – завет моей жизни.
А я?.. В свете сиятельного твоего бытия всё искривленное, всё неисцеленное и неумолимо покалеченное в моей природе становится окончательно ясным и высветленным. Ты была, Бенвенута, моей звездой, моим созвездьем, жаждавшим освещать поле моей битвы ради моей победы. Я же вот не был подобен Иешуа,[117] не было во мне его отваги, я никогда не считал себя способным на то, чтобы остановить солнце.
И хотя я так ничего и не достиг, Бог все же возвел меня на гору и показал тебя. Тебя, Бенвенута! И разве кто-то сможет забрать у меня то, что я увидел! Даже смерть сможет лишь запереть это во мне…»
И далее в книге идет «Письмо к покойному» от августа 1928 года, где Магда описывает свое скорбно-просветленное путешествие в Сьерру, в Мюзот, а затем в Рарон, на священную могилу. В Мюзоте она долго сидела в полном одиночестве в саду замка. «Ты был повсюду, эти прекрасные стены виноградника рассказывали о тебе, и эти заботливо ухоженные высокие розы твоего сада благоухали так, словно цвели для тебя…» В Рароне на горе она с трудом нашла маленький холмик, а на нем маленький крест из грубого дерева, без всякой надписи, с едва заметными тремя вырезанными буквами R.M.R. «Милый, милый Райнер – этот маленький крест над твоим холмиком потряс меня сильнее, чем все печали и невзгоды моей жизни! И однако ты положил конец моей боли и моим горючим слезам всего одной своей строкой, которая словно послание всего твоего мира взошла в моем сердце: «Ибо бедность есть великое сияние глубин». Здесь покоишься ты, познавший странничество, бедность и смерть глубже, чем большинство людей…»
Затем идет монолог благодарения, немного наивный, как всё искреннее. «Ты научил меня понимать доброту и жестокость, ты открыл мне все врата в жизнь и лишь благодаря этому я смогла войти в мою собственную…» А ведь Магда общалась с Рильке всего два месяца, да и было то десять лет тому назад… Вот она сила настоящего эротизма, эротизма поэта, которому музыкой был шелест крыл его ангелов.
Николай Болдырев
Май 2015
Примечания
1
Начальные строки десятой Дуинской элегии Рильке. (Здесь и далее примечания – переводчика).
2
Роман, самое крупное прозаическое сочинение поэта.
3
Почерк Рильке необыкновенно похож на почерк Лу Андреас-Саломе, о чем подробнее в нашем послесловии.
4
Знаменитый замок.
5
Скала Данте (ит.).
6
Речь идет, вероятно, о Пагано Первом из рода делла Торре (фон Турн), исполнявшем обязанности аквилейского патриарха в 1319–1332 годах и умершем в 1341 году.
7
Любопытно сравнить восприятие внешности поэта княгиней с первым впечатлением от Рильке Рудольфа Касснера, случившимся несколько месяцев спустя: «Вошел хрупкий человек, по-мальчишески узкий в плечах, слегка устремленный вперед, ступавший быстрыми, легкими шагами. Тихий, чистый взор его глаз голубейшей голубизной своей сразу взял меня в плен и прочно удерживал до тех пор, покуда мне не бросился в глаза большой, бесформенный, вялый, словно поношенный рот с двумя длинными ленточками усов, опускавшихся от его уголков. <…> Но из этого рта, пройдя сквозь эти губы, явился богатый, сочный, звучный голос, не имеющий в себе ничего мальчишеского или незрелого. Всё его существо излучало чистосердечие без малейших следов кокетства, суетности или смущенности…» И далее: «… Мне тогда бросилось в глаза также, что он никогда
