Октябрь 1937

Долина Сибил, Алабама

Вернон Элфорд разглядывал дочь, стоявшую на коленях на мокрой, озаренной лунным светом земле. Справа и слева от седого мужчины стояли Чарльз Джаррод, Хауэлл и юный Уолтер. Парень держал ружье и тоже рассматривал мать непроницаемым взглядом.

– Мы занимались делом Божьим.

Вернон хихикнул:

– Что, прямо сейчас?

– Она молилась за меня, – выдохнула Джин. – Жена проповедника.

– А, ну тогда ладно.

– Она молится за людей. За женщин.

– Что за молитва-то такая? – Вернон Элфорд скрестил руки на груди. Он повернулся к Чарльзу Джарроду и вопросительно приподнял бровь. – Прямо посреди ночи, у ручья? Да еще и в чем мать родила?

Джин промолчала.

– Эта женщина сняла с тебя платье?

– Нет, сэр, я сама его сняла. Мы хотели… Мы купались.

Вернон шагнул к дочери и уставился на нее:

– Да что с тобой такое? – Оглянулся на Хауэлла. Потом натянул в руках подтяжки.

Джин сжалась.

– Почему ты вся трясешься? – спросил он.

Она не отвечала. Он поднял руку и ударил ее подтяжками по плечам. Джин закусила губу, чтобы не вскрикнуть.

Он ткнул большим пальцем в Хауэлла:

– Возвращайся домой.

Упав на четвереньки, Джин слушала удаляющиеся шаги мужа: вот он пересекает поляну и пробирается сквозь деревья к их дому. Хауэлл заберет Уолтера и пойдет домой за Колли. Дети будут в безопасности, если отец отправит ее в Причард. Потому что, скорее всего, сейчас он именно это и сделает. Ведь теперь совершенно очевидно, что она тронулась.

Да, именно так, подумала она: тронулась. Тронулась умом. Господь тронул ее своим огнем. Забавно. Может, это одно и тоже.

Когда она подняла глаза, то увидела, что Хауэлл и Уолтер все еще стоят за спиной ее отца. Лиц она не видела, а тела, казалось, качались вместе с ветками на ветру, пахнущем жимолостным соком. Чарльз Джаррод испарился. Наверное, пошел разыскивать жену. Джин увидела, что ружье Уолтера теперь в руках у ее отца.

Он прокашлялся:

– Завтра же отправишься в Причард, поняла меня? Надо было и мамашу твою туда же отправить, да вот сробел я. А Хауэлл – молодчина, видать, из другого он теста. Настоящий мужик.

Сев, она протянула руки к отцу, но смогла коснуться только ствола винтовки. Она ухватилась за него обеими руками, пытаясь подняться. От ее рук ствол задрожал, эта вибрация перешла к прикладу, в конце концов задрожали и руки Вернона. Отец смотрел на нее, точно зачарованный ужасом. Дрожь перешла с рук на грудь, завибрировало туловище. Он дернулся назад, будто его укусила змея, потянул на себя ружье.

Джин снова рухнула вперед. В голове кружились и жужжали слова. Предложения, абзацы, четкие черные буквы на белом листе бумаги. Она могла их прочесть, как будто держала текст перед глазами, как телеграмму. Интересно, Дав это так же ощущает – как текст перед глазами? Или это собственный разум шутит с ней такие шутки? Теперь она отчетливо видела буквы «В» и «Э» – инициалы, вышитые на уголке носового платка.

Она подняла голову, волосы развевались.

– Этой ночью я видела дочку Типпетов. – Джин слышала свой голос будто со стороны. – Вонни Типпет.

Отец вдруг резко выдохнул, будто его ударили под дых. Ружье скользнуло вбок.

– А мне что за дело? – огрызнулся он.

– Кажется, у нее через три-четыре месяца ребенок будет.

– Что дальше?

– Она решила не избавляться от него. Решила оставить твоего ребенка. – Джин глядела вверх на отца, сидя на земле. Она ждала, но он не ответил. – А мама знала об этом?

Он прицелился в нее, и Джин почувствовала, как застыл воздух. Она смотрела на траву и мокрую землю между пальцами. К грязи прилип крошечный цветок, это был цветок жимолости, золотисто-желтый и помятый. Она накрыла его рукой и перекатывала туда-сюда, трясясь и содрогаясь всем телом. Ноздри щекотал запах жимолости, суля утешение.

– Понятия не имею, что ты за чушь там городишь.

Она закрыла глаза. Почувствовала свет, электрическое жужжание внутри, и вдруг поняла, что может вырваться из телесной оболочки – стоит только захотеть. Душой она могла плыть по небу. Подняться ввысь и стать частью чего угодно – рая, например, или Млечного Пути. Потому что теперь ее коснулся Господь.

Было только одно но.

Ей придется покинуть Тома. Милого, доброго Тома, с его ласковыми глазами и ясной улыбкой. Оборвать их так и не законченный разговор. Но теперь-то какая разница? Все равно ей больше его не видать. Раз ее отправляют в Причард.

– Джинни! – Голос Вернона Элфорда неожиданно сорвался на визг, непохожий на человеческий. Скорее так мог кричать раненый олень. Или теленок. Точно звериный вой. – Джинни, – повторил отец. – Заткни свою поганую пасть!

Джин совершенно не хотела ехать в Причард, хоть Дав и уверяла, что переданное благословение будет оберегать ее и там. Если она отправится туда, то никогда больше не сможет ни сделать вино, ни поехать с Томом в Калифорнию, ни увидеть, как растут ее дети. Она сама все испортила, когда рассказала, не подумав, что знает о Вонни. Надо было собраться с духом, ехать в Причард и ждать, пока за ней приедет Том или проявится ее дар.

А теперь уже поздно.

Вернон приблизился и тронул заколку – подарок Дав. Вещица легко соскользнула с мокрых волос прямо ему в руку. Он, прищурившись, рассмотрел ее, потом швырнул Уолтеру:

– Выброси это.

Он снова повернулся к дочери:

– Ну что, больше нечего сказать?

Она не ответила. Думала только о Колли и о Томе, о доме, который могли бы они построить, если бы она не струсила. Вспоминала, как они стояли у него под лестницей, как она целовала его губы, гладила его тело. Думала про свою гору. Про небо и звезды – и про все, что там, еще выше.

Но отец ждал, нужно было что-нибудь сказать. Он терпеть не мог непослушания.

– Скромность города не возьмет, – решила сказать она.

Сейчас весь смысл жизни собрался для нее в этих словах. Они наилучшим образом описывали ее судьбу.

Когда Джин услышала, как щелкнул затвор винтовки двадцать второго калибра, принадлежавшей ее сыну, и ощутила вкус пороха и крови во рту, то, по крайней мере, знала, что она наконец-то сказала то, что на самом деле думала.