учителей-корейцев. С 1907 г. такие педагоги были почти везде, они хорошо знали жизнь своего народа и прилагали большие силы для привлечения к обучению девочек. Наиболее лучшие результаты подлинного воспитания приносили те учебные заведения, в которых имелись школьные общежития, где дети жили и воспитывались в течение всего года. Это позволяло развиваться и закрепляться у подростков началам христианского образа жизни.

Одним словом, при всей обоснованности критичного отношения к действиям Владивостокской корейской миссии невозможно отрицать того, что спустя примерно 40 лет от начала ее развития, проповедь Православия среди иммигрантов начала приносить положительные результаты. Рубежом качественного перелома стал период 1907–1910 гг., когда корейцы начали постепенно приобщаться к общеепархиальной и церковноприходской жизни, выходя из замкнутого общества своих станов.

Таким образом, анализ становления в середине XIX – начале XX вв. Владивостокской корейской миссии позволяет выделить три этапа, в течение которых происходило ее последовательное оформление в особую структуру: 1) с 1865 г. (строительство первой часовни в корейских поселениях), 2) с 1899 г. (образование Владивостокского епархиального миссионерского комитета), 3) с 1912 г. (назначение во главе миссии викарного архиерея Владивостокской епархии). Ее устройство и деятельность могут быть поставлены в один ряд с другими известными православными миссиями, внесшими заметный вклад в область просветительско-миссионерского служения в восточных регионах. Организация работы проводилась как по территориальному принципу (миссионерские станы), так по «походному» (развитие миссии на обычных приходах). Основными просветительскими средствами были как обрядовые (совершение богослужений, проповедь), так и вне богослужебные (создание кружков ревнителей православия, организация собеседований в храмах, проведение торжественных крестных ходов, создание миссионерских дружин, оказание первичной медицинской помощи, развитие школьного просвещения, денежная поддержка бедных семей). В то же время недостаточное внимание уделялось развитию метода «рецепции» корейской культуры, что на фоне определенных политических интересов государства в регионе создавало впечатление «русификации», хотя миссия не ставила таких целей перед собой. Исключительной чертой Владивостокской миссии стало успешное развитие переводческой деятельности и практическая реализация православного принципа евангельского служения на понятном языке, что в последние годы Синодальной эпохи позволило значительно улучшить миссионерское дело. С точки зрения перспектив практика показала, что: а) кадры для духовенства из числа иммигрантов необходимо начинать готовить сразу же, б) миссионерские станы важно включать в общеепархиальную жизнь, предотвращая формирование «мигрантского гетто».

В целом Южно-Уссурийский край стал важнейшим миссионерским центром распространения Православия на юге Дальнего Востока, в северо-восточном Китае (Маньчжурии) и среди корейцев.

Иеромонах Павел (Ивановский)[193]

Краткий очерк развития миссионерского дела среди корейцев Южно-Уссурийского края[194]

I. Передвижение корейцев на русскую территорию

Заселение Южно-Уссурийского края началось в сравнительно недавнее время и продолжается до сего дня. В частности, корейцы не более полувека назад начали оседать на территории Приморской области. Но было бы совершенно ошибочным думать, что этот край и до занятия его русскими представлял собой издревле пустынные пространства, лишенные деятельности человека. Нет, по историческим и археологическим данным достоверно известно, что названная область в давно минувшие времена служила ареною деятельности исчезнувших племен, которые воевали друг с другом, сменяли друг друга и достигали разнообразного строя жизни, начиная с племен людей пещерных, не знавших употребления огня, и кончая теми, которые достигли в свое время значительной степени культуры – таковы, например, когуре.

Остатки древних укреплений, поселений, дорог рассеяны во многих местах Южно-Уссурийского края и, в особенности, по рекам Суйфуну, Даубихэ, Лефу, Сучану и др., а также в Посьетском участке, например, на полуострове Бодиско, в верховьях Монгугая, близ бухты Славянки, между рек Яньчу и Кизинь, близ с. Заречья.

По сведениям китайских и японских летописей, правда, очень скудных и сбивчивых, известно, что уже во времена Ханьской младшей династии (25 – 22 вв. до Р.Х.), на юге Посьетского участка, главным же образом в верховьях пограничной реки Амноккан, обитало племя когуре (по-китайски гао-гюй-ли), родственное фугой (или пую), жившему между средним течением Сунгари и Чанбошанем.

Когуре были по преимуществу скотоводы, любили музыку, богатые, шитые золотом платья, имели свою литературу.

По своим обычаям и приемам они очень напоминали, как и их сородичи фугой, древних японцев. В VII в. когуре прекратило свое существование: владения его в количестве 176 городов были поглощены Китаем.

Из китайской летописи «Шэн-у-цзи» мы узнаем, что по р. Амноккануже и на морских островах жило племя варга, а около оз. Ханки – чжурчжени, которые особенно усилились в XI в., заняв территорию Бохайского царства, имевшего место в VIII в. в пределах Северной Кореи и Южно-Уссурийского края. Само Бохайское царство просуществовало недолго, около столетия, перейдя еще ранее владычества чжурчженей в руки государства киданей в IX в. Все же имя «Бохай» многим более известно, чем наименования других исчезнувших с лица земли властителей нынешней Приморской области, ибо она и доселе называется некоторыми в шутку Бохайским царством. Как показывают исторические памятники (монеты, каменные плиты и пр.), в XII в. и позднее в Уссурийском крае обитали также племена или родственные китайцам, или же находившиеся под их сильным культурным влиянием.

Эти же памятники устанавливают тот интересный факт, что корейцы во время своего переселения в наш край вовсе не были для него новичками, но, судя по старинным корейским монетам и найденному в области сошнику корейского типа[195], можно с достоверностью предполагать, что народ этот в давно минувшие дни имел у нас свои земледельческие поселения.

Почему корейцы стали переселяться к нам в самую последнюю пору, в начале 60-х годов (XIX в.), относительно этого существуют довольно определенные и единогласные мнения, ибо и самое переселение совершилось на глазах уссурийских старожилов. Именно, на передвижение к нам корейцев повлияла совокупность следующих факторов:

1) В 60-х годах в соседней к России Хамгенской[196] провинции стали повторяться периодические недороды хлебов, что сильно отражалось на благосостоянии народа-хлебопашца. В 1864 г. постоянные сильные дожди не дали созреть хлебу, а ранние морозы окончательно погубили его и создали для корейцев поистине отчаянное положение.

2) В своем правительстве корейцы не находили ни поддержки, ни облегчения, наоборот, при обременительности разных налогов население сильно страдало от хищничества, произвола и бессердечия чиновничества, которое в известной мере являлось основным бедствием корейского народа.

3) Соседняя к Корее русская территория фактически никем не охранялась, была плодородна и, как справедливо говорит прот. Мичурин, корейцы «смотрели на Посьетский участок как на собственную землю».

4) Английский писатель Гриффис в своей книге «Корея – отшельническая страна» еще указывает на жестокие гонения на христиан в 60-70-х годах как на причину, заставлявшую население, при отсутствии сколько-нибудь сносного, справедливого суда, бежать куда глаза глядят, и в особенности на русскую территорию.

В 1864 г. уже образовалось на Посьетском участке первое