То же самое относится к политическим дискурсам. Про них очень интересно говорить – это, кстати, подтверждено экспериментально, что людей легче убеждать про мнения других людей, чем про действия других людей. Но как связаны дискурсы и конкретные действия – это очень сложный вопрос, даже в довольно прозрачных ситуациях. Возьмём, скажем, хорошо проанализированный эпизод, смерть Сталина. Он сейчас приобретает особую важность в связи с вопросом о транзите власти после смерти или отстранения Путина . Сталин ещё был жив, хотя в сознание больше не пришёл, а произошло масштабное переформатирование власти на высшем уровне. Одни люди получили новые посты, другие поменялись ролями и т.п. Немедленно после смерти Сталина началось резкое изменение политики – самые публичные политические дела были прекращены немедленно, началось возвращение политзаключенных, изменился курс во внешней политике и начались, уже через несколько месяцев, важные экономические реформы. Помимо этого, происходила политическая борьба, были казнены десятки людей, бывших министров и замминистров госбезопасности, на самом верху происходили постоянные изменения. Тем не менее, три первых года не было никаких изменений в официальном дискурсе. То есть руководители-наследники Сталина одновременно полностью перестраивали его политику, ничего не меняя в официальной риторике. Понятно, очень мало известно про общественный дискурс в 1953-55, но нет оснований считать, что это воспринималось и обсуждалось как время больших перемен. Точно так же и про пост-путинский транзит. Нет сомнений, что сразу после его ухода от власти (естественной смерти, убийства, отстранения) новое руководство будет заниматься двумя вещами. Во-первых, переделом “командных высот”, назначением новых людей в газпромы, ростехи и росатомы. и посадкой путинских назначенцев, если они будут этому сопротивляться. Во-вторых, прекращением войны, выводом войск с оккупированных территорий и возвращением России к норме в международных отношениях и международной торговле. Однако не исключено – см. пост-сталинский транзит, см. транзит после Мао – это может сопровождаться продолжением путинской военной риторики и тем же официальным дискурсом. Не исключено, что и общественный дискурс не будет адекватно отвечать происходящему. Возвращаясь к аналитическому тексту Юлии Галяминой. Он предлагает качественную классификацию современных политических дискурсов в русскоязычном пространстве по всему миру. Но является ли дискурс отражением реальных процессов – большой вопрос.

  АНАЛИЗ ДИСКУРСА Филолог и политик Юлия... - Константин Сонин | Facebook

October 10, 2024 01:56

Пять дискурсов вокруг войны: новая карта российского публичного пространства

Сегодня Z-дискурс отпугивает лоялистов не только своей милитаристской позицией, которая предполагает рост издержек войны, но и брутальной революционностью (бунт Пригожина это большинство не поддержало). Поэтому даже в случае дрейфа в направлении от привычного лоялизма деполитизированному большинству Z-дискурс может показаться слишком агрессивным и опасным. Тем не менее при определенных обстоятельствах, когда и если молчаливое большинство начнет присматриваться к оппозиционным нарративам, Z-дискурс может оказаться востребованным у определенной его части. С наибольшей опаской Кремль смотрит на радикализацию провоенного Z-дискурса по той причине, что он популярен не среди уехавших «иноагентов» или «пацифистской интеллигенции» и даже не среди молчаливого большинства, а среди людей с оружием. Так или иначе, существующий разрыв между официальным провоенным дискурсом и лоялистско-пацифистским дискурсом «молчаливого большинства», не имеющего пока своих публичных репрезентантов, создает сегодня основную интригу относительно дальнейших возможных трансформаций дискурсивного поля. Это поле, как мы показали, отнюдь не статично и отнюдь не находится под полным контролем властей, а в случае роста издержек войны может трансформироваться в направлении разнообразных и даже парадоксальных ситуативных коалиций и пересечений не только между «пацифистскими» дискурсами, но и между ними и оппозиционным Z-патриотическим.

  Пять дискурсов вокруг войны: новая карта российского публичного пространства

October 10, 2024 01:56

Пять дискурсов вокруг войны: новая карта российского публичного пространства

Эволюции маркера: «СВО», «война», «полномасштабное вторжение» Серьезную трансформацию претерпело и использование важнейшего дискурсивного маркера — базовой номинации происходящего как «войны» / «специальной военной операции». Хотя в послании Федеральному собранию в 2023 году Владимир Путин и употребил слово «война», он дал ему специфическое толкование: по его словам, «войну» ведет НАТО против России, в то время как сама Россия в Украине ведет «специальную военную операцию». Однако этот лингвистический экзерсис остался в прошлом — в официальном дискурсе в целом военные действия в Украине эвфемистически называются «СВО». Этот выбор означает, что в характерных для Кремля идеологических колебаниях между тоталитарной мобилизацией и авторитарной деполитизацией на данном этапе побеждает авторитарный подход. Целью официальной пропаганды остается сохранение «диванной», аполитичной лояльности Путину и начатой им «специальной военной операции», которая должна восприниматься как дело военных, незначительно затрагивающее общество.  С этим как раз не согласны Z-блогеры, которые упрекают общество в том, что оно недостаточно поддерживает военных и войну (как мы писали выше, по происхождению это дискурс государственнический), а руководство страны — в том, что оно эту аполитичность поощряет. Именно поэтому они достаточно быстро переходят на изначально антивоенный маркер и называют военные действия в Украине «войной», что, впрочем, в их дискурсе не имеет тех пацифистских коннотаций, которые вкладывали в это слово антивоенные активисты, выходившие на площади с антивоенными лозунгами в феврале и марте 2022 года. При этом Z-патриоты актуализируют в слове «война» смысловой пласт «священного долга защиты Родины». То есть его мобилизационный потенциал.  Различение номинаций объясняется и самими носителями Z-дискурса. Так, Игорь Стрелков (Гиркин), находящийся в заключении в России, заявил в интервью в сентябре 2024 года (по сути, заимствуя из речи Путина идею, которую, повторим, официальный пропагандистский дискурс не развивал): «„СВО“ уже давно закончилась. Идет свирепая и беспощадная война на уничтожение нашей родины. Вопрос заключается только в том, закончится ли это перерастанием конфликта из регионального в общемировой или дело ограничится территорией бывшей Российской империи / СССР». Параллельная трансформация происходит с этой ключевой номинацией при расколе антивоенного дискурса. Антипутинским пацифистам в силу цензурных ограничений, особенно в первое время, пришлось перейти на употребление вмененного термина «специальная военная операция», однако употребление это так и не стало окончательной нормой для дискурса: формула употреблялась в кавычках или с добавлением «так называемая».