— Оглянитесь вокруг, — обратился к ним архиепископ Нерсес, — посмотрите на эту необыкновенную красоту. Сюнийский армянин не вправе роптать на бога, что он угнетен и лишен свободы. Когда всевышний дарует народу край, где на каждом шагу естественные укрепления защищают его от врагов — этот народ сам повинен в своих бедах, если не смог извлечь пользы из дарованных господом милостей.

В самом деле, дикий край был прекрасен. Во все стороны беспорядочно тянулись горные цепи, тесно жмущиеся друг к другу, оставляя меж собой лишь узкие и глубокие, как пропасть, ущелья. Над горными цепями, подобно острым зубьям пилы, торчали теряющиеся в облаках вершины. Девственные леса своим темно-зеленым одеянием прикрывали наготу гор и делали их еще неприступнее. Ни одна живая душа не могла ступить на эти высоты — лишь орел свил гнездо на недосягаемой высоте.

— Да, преосвященный, — согласился Мхитар спарапет, — жители Сюника сами виноваты, что не воспользовались природными укреплениями своей страны. Но разве не такова же вся Армения? Наша страна — край природных укреплений. Однако чужеземцы сумели использовать наши горы лучше нас.

Князь Баиндур, который смотрел, как зачарованный, на окружающую его природу, тоже вступил в разговор:

— Воистину этот народ достоин гибели! Я бы и сам взял меч и истребил его! Но есть нечто уму непостижимое. Я ненавижу наших армян, но в то же время и люблю их. И не могу понять эту любовь, в которой столько ненависти. Люблю этот народ, как любит недостойную женщину страстно влюбленный в нее юноша. Он видит, что женщина опускается все ниже, она омерзительна ему, но стоит встретиться с ней глазами, он не в силах сдержаться, обнимает, ласкает. Хотя и знает, что тело ее нечисто… Четыре тысячи лет она попадала в самые разные объятия — ассирийца, грека, перса, римлянина… Ее ласкали толстые губы черного араба пустынь. Даже желтокожий плосконосый монгол из Турана спал с ней. Всех она одарила любовью, изменяя своему супругу, с которым связана законным браком. Но тем не менее я продолжаю любить эту легкомысленную женщину, от былой красоты которой почти ничего не осталось — один скелет. Я люблю этот скелет! Люблю, но за что — не знаю. Люблю, ненавидя, люблю, содрогаясь… но люблю!

— Твое отвращение и горечь легко понять, они продиктованы любовью, — перебил его архиепископ Нерсес. — Это справедливое возмущение любящего человека, когда он видит в предмете своего поклонения недостатки, которые не в силах исправить. Я вполне разделяю твои чувства. Твоя ненависть свидетельствует, князь, о добрых намерениях — ты желаешь вытащить падшую женщину из грязи и приучить к добродетельной жизни. Ты видишь, что она неспособна исправиться, сердишься, еще больше ненавидишь, но любить не перестаешь. Сам господь наш Иисус Христос любил падших женщин, желая их исправления. И он достиг своей цели — самыми ревностными распространителями его учения были отверженные женщины…

— За примерами недалеко ходить, — продолжал архиепископ, — вот вам морально падший человек — Давид Отступник. Он изменил своей вере и стал орудием в руках персов, поработителей его края. Продолжая это черное дело и утверждая господство персов над своим народом, он нынче преградил нам путь и не дает ступить в Татев. Армянские матери не раз рождали подобных изменников. Хотя чем они виноваты? Все это — итог безнравственной, рабской жизни народа…

Разговор, столь взволновавший всех, прервался, ибо они заметили, что Давид Бек оторвался от них и проехал значительно вперед. Он беседовал теперь со Степаносом Шаумяном, которого выслал вперед разведать позиции неприятеля.

— Давайте послушаем, какие вести принес Степанос, — сказал Мхитар спарапет.

Они пришпорили коней и нагнали Бека.

Из принесенных Степаносом вестей явствовало, что Отступник занял оба главных прохода в Татев. На одном укрепился он сам, на другом — его сын Шах-Кули. У каждого под рукой более двух тысяч человек.

— Могу показать другую дорогу, — сказал архиепископ Нерсес, — она труднопроходима и длинна, но зато и безопаснее. Там мы не встретим врагов.

— Что пользы от этого, — возразил Бек. — Мне надо непременно встретить их. Я сегодня же хочу взять негодяя.

— Как тебе угодно, — сказал архиепископ Нерсес. — Раз ты решил пойти на них сразу, то лучше дождаться вечера. У нас мало народу, и если противник увидит нас днем, он осмелеет. А в темноте даже маленькие группы, действуя смело, могут нагнать на него страху.

— Я вижу, преосвященный, — улыбнулся Давид, — ты не только прекрасно служишь господу богу, но и проявляешь способности в военном деле.

— Я говорю совершенно серьезно. Уж позволь мне сегодня испытать свои военные способности, которые вызывают у тебя улыбку.

— То был бы рискованный опыт. Тем не менее могу тебя заверить, преосвященный, что пока мы доберемся до врага, желанная темнота опустится на нашу дорогу. Погляди, солнце склонилось к западу. И мне жаль, что ты не сможешь, как Иисус Навин, сотворить чудо и на время остановить солнце, чтоб мы смогли кончить бой засветло.

— Ты все шутишь, а я не могу попять, почему ты избегаешь темноты?

— Потому что в темноте мы упустим человека, которого я хочу сегодня же непременно схватить, — ответил Бек.

Он разделил свои силы на две части — во главе одной поставил Мхитара спарапета вместе с архиепископом Нерсесом и послал против сына Отступника Шаха-Кули, а сам, взяв с собой князя Баиндура и своего друга Степаноса Шаумяна, пошел на самого Отступника…

X

Стояла темная ночь. Беспрестанно подхлестывая коня, по дороге мчался всадник. Никогда еще сильное и гордое животное так плохо не служило своему хозяину. Ведь обычно стоило только тронуть его шпорами, и оно летело, как птица. А сейчас хозяин вынужден был даже прибегнуть к плетке. Ночная темнота и крайнее смятение, в котором находился молодой всадник, не давали ему разглядеть, что бедное животное скакало на трех ногах. Наконец, конь упал и уже не вставал.

Молодой человек старался поднять жеребца, но он только бился головой о землю и хрипел. Одна нога его была почти размозжена пулей, кровь обильно сочилась из раны, на боку виднелась и другая рана. В таком состоянии несчастное создание проделало несколько миль.

Бросив коня на дороге, молодой человек принялся бежать сломя голову. Он натыкался на камни, оступался, продирался сквозь кусты и заросли, не замечая препятствий, падал, катился кубарем, потом, передохнув, снова продолжал свой бег.

Он посмотрел на небо, чтобы узнать, скоро ли рассветет. Но