Шрифт:
Закладка:
«Вот и все», — подумал Жудягин, возвращая папку Лариной. А та уже перематывала пленку в диктофоне.
— Послушайте! — Она попыталась перекричать гул мотора. — Вы ясновидящий!..
Аппарат с наушниками лег на колени к Жудягину. Антон нажал на кнопку «воспроизв.». В ушах зазвучал голос Риммы Николаевны:
«— Вы утверждаете, Дурдыев, что на этой фотокарточке именно тот человек?
— Это тот человек, — с легким туркменским акцентом ответил хрипловатый голос.
— Вы его видели раньше?
— Видел недавно. Один раз, в песках. С ним был другой, худой. Тоже русский.
— А на вокзале вы сразу его узнали?
— Он подошел, тогда я узнал. Издалека не узнал.
— Дурдыев, вспомните поточнее, что именно он сказал вам на вокзале.
— Он сказал, что сестра ждет меня на кыре. Хочет поговорить, чтобы я уехал домой.
— А как вы отнеслись к этому?
— Я сказал, что убью ее.
— Вы и в самом деле хотели ее убить?
— Не знаю... (Пауза.) Нет, я очень сердился. Не убил бы. Он мне сказал: не надо убивать. Надо украсть Айну и увезти в Кара-Тепе. Он может мне помочь. За шестьсот рублей.
— И вы согласились?
— Сказал, что убью. А потом согласился. У чабанов деньги есть, они дали бы. И мы сразу поехали.
— О чем вы говорили в пути?
— Я ничего не говорил. Он сказал, что сам посмотрит, где она, а потом позовет меня.
— Еще о чем говорил?
— Больше не говорили. Пока не приехали.
— Где вы остановили мотоцикл?
— Триста шагов от кыра. Или четыреста. Он пошел, а я ждал. Мотор заглушил.
— Как долго ждали?
— Ай, совсем недолго ждал. Пять минут, пожалуй.
— Вспомните, Дурдыев, хорошенько. Пять минут или больше? (Пауза.)
— Нет, совсем не больше. Немного ждал, потом услышал, как он бежит. Пять минут, да...
— А что он сообщил?
— Тихо кричал мне, шепотом. Начальника, сказал, кто-то убил. Нам убегать надо, чтоб на нас милиция не подумала.
— А вы не заподозрили Князева в том, что это он убил начальника метеостанции?
— Тогда не заподозрил, испугался. Сейчас заподозрил. Только очень мало он был на кыре, как успел? Наверное, знал, где сидит.
— Почему вы не поехали назад, к железной дороге, а направились в Арвазу?
— Он спросил: когда поезд? Я сказал, что завтра в пятнадцать сорок. Он сказал, в аэропорт спешить надо...»
Щелчок. Запись прервалась. Антон понял, что кончилась пленка. Он хотел было перевернуть кассету, но Ларина жестом показала — не надо, мол, успеется — и кивнула на иллюминатор. Жудягин поправил очки и вытянул шею: да, внизу уже плыли зеленые прямоугольники шартаузских дворов, купола мазаров, бурые стрелки арыков... Вот и аэропорт...
«Вот и все», — опять сказал себе Антон Жудягин. Но удовлетворения, какое всегда приходит после удачного завершения дела, на этот раз не было и в помине. Странно, почему бы?
Ларина зажмурилась и придавила пальцами горло: самолет круто пошел на посадку.
15
Два дня пролетели для Жудягина в повседневной суете — не дела, а так... Групповое хулиганство в местном рыбхозе, которое ему всучили тотчас после возвращения из Бабали, отнимало все время, дома Антон только ночевал. Но домой и не стремился: жена с сынишкой гостила у родных в Прибалтике. Минули среда, четверг, а он так и не выкроил часа, чтоб забежать в областную прокуратуру, где обосновалась Ларина. Единственное, что Антон за эти дни успел — пустынная станция не шла из ума, — так это заглянуть в областной метеоцентр и попросить связать его по радио с Бельченко. Тот сообщил, что ему на смену уже приехали две молодые радистки и что он передает им станцию. На запрос, как ведут себя старожилы Бабали, Бельченко отстучал, что все почти без перемен. Антон попросил расшифровать это «почти», и тогда радист сообщил, что Юрий и Айна ни с кем не общаются, «как каменюки стали», а Сапар «как скаженный»: ловит и куда-то таскает змей, ничего не ест, одни глаза остались. Что-то бормочет, но что — понять трудно. А девушки приехали хорошие, одна, между прочим, с Украины.
В пятницу Антон дал себе слово, что, несмотря на занятость делом передравшихся коптильщиков рыбы, он непременно заскочит к Римме Николаевне, чтоб узнать, как продвигается следствие. Его несколько уязвляло, что она ни разу не позвонила — хотя бы посоветовалась, черт побери!..
Утром на работе Антона ждало письмо без обратного адреса. Вскрыл конверт Жудягин лишь около полудня — с утра допрашивал свидетелей.
«Уважаемый Антон Петрович!» — прочитал он и сразу вспомнил: да это же почерк Юрия Огурчинского! Разбросанный, небрежный, с разновеликими буквами. Интересно, отчего вдруг вздумал этот дерганый паренек написать следователю почти тотчас после его отъезда.
«Да, уважаемый... — читал он. — Это я понял не сразу, сначала я вас ненавидел. Но все-таки вы не машина, а человек, даже на такой работе, как ваша. Поэтому я и пишу вам сейчас...»
«Не может он сразу быка за рога, — с неудовольствием отметил Антон. — Тоже мне, литератор».
«...Человек, которого я убил, был плохим человеком...»
— Что?! — вслух произнес Антон и почесал нос. — Он опять за свое? Шизик!
«...Об этом мы уже говорили с вами. Избавиться от него хотели все, а выпал жребий — мне!»
— Давай, давай, — пробормотал Жудягин. — Гм... Жребий...
«...Все, что я написал в своем признании, от которого потом отказался, чистая правда. Исключая последний эпизод: я не сбрасывал Михальникова с обрыва. Я придумал это, чтобы выгородить Айну. Я ведь был уверен, что это она столкнула его на камни. Но тогда мне самому не было известно, что я убийца. И только когда Айна показала мне радиограмму с данными экспертизы, я понял, отчего умер Старый. Он умер от моего удара в висок фонариком-«жучком». Его я спрятал в песке под большим флюгером в ту ночь, когда вы встретили меня во дворе... Айна же, по моему совету, не показала вам
