на этом сложнейшем поле, коим была российская действительность, считала тайный сыск своим первоочередным союзником. Причем воспринимала не как охранительную структуру, а как аналитиков, экспертов, консультантов, проводников своих идей. И в этом она была права.

* * *

Здесь стоит вернуться к книге Е. Анисимова, поскольку представленные в ней материалы и обобщения позволяют взглянуть на непосредственную деятельность политического сыска, оставляя в стороне его социальный и экономический аспекты.

И вот что мы находим, применительно к екатерининской эпохе:

«Пришедшая к власти в июне 1762 года Екатерина II и ее ближайшие сподвижники понимали важность политического сыска и тайной полиции вообще. Об этом говорила императрице вся предшествующая история России, а также ее собственная история вступления на трон. Весной и летом 1762 года, когда началась реформа сыскного ведомства, на какое-то время сыск оказался ослаблен. Между тем сторонники императрицы почти в открытую готовили путч в ее пользу, а в это время Петр III не имел точных сведений о надвигающейся опасности и поэтому только отмахивался от слухов и предупреждений разных людей на этот счет. Если бы работала Тайная канцелярия, даже в том виде, в котором она была в 1761 году, то оцин из заговорщиков Петр Пассек, арестованный 26 июня 1762 года и посаженный под стражу на полковую гауптвахту по доносу, был бы доставлен в Петропавловскую крепость, где его пристрастно допросил бы А. И. Шувалов. Учитывая, что Пассек был личностью ничтожной, склонной к пьянству и гульбе, то расспросы с пристрастием быстро развязали бы ему язык, и заговор Орловых был бы раскрыт. (Итак, сыскное ведомство изначально было на стороне Екатерины Алексеевны. Оно сделало свой выбор сознательно, не оставшись в стороне от той политической борьбы, которая захлестывала Россию до самых краев.)

…Пришедшая к власти Екатерина II не хотела повторять ошибок своего предшественника на троне. Тайная экспедиция при ней сразу же заняла важное место в системе власти. В сущности, она получила все права центрального государственного учреждения, а ее переписка стала секретной, и на конвертах в Экспедицию надлежало писать «О секретном деле»[356].

Сыск не просто превращался в «центральное государственное учреждение», а в структуру, подотчетную исключительно одной императрице. Такая ситуация была на руку и самой Екатерине, и руководству спецслужб, поскольку выводила последние из-под контроля различных ведомств (например, коллегии иностранных дел).

«Политический сыск при Екатерине II многое унаследовал от старой системы, но в то же время был отличен от нее. Эпоха тогдашнего просвещенного абсолютизма предполагала известную открытость общества, либерализм в политике. Реформы Екатерины способствовали упрочению сословного строя, немыслимого без системы привилегий. Привилегии же сословий, в свою очередь, приходили в противоречие с режимом самодержавной власти и всеми ее институтами, в том числе и политическим сыском. В записке 1763 года императрица писала, что дворянские привилегии не уничтожали основополагающих начал законодательства о сыске. Система преступлений по «первым двум пунктам», «подозрение», «извет» и другие атрибуты сыска сохранялись, но применительно к привилегированному классу их действие должно быть смягчено. Дворянина можно подвергнуть наказанию, только если он «перед судом изобличен и виновен не явится», причем доказательства его вины «требуются вящщие, нежели прошву недворянина». Освобождался он и «от всякого телесного истязания», а имение дворянина — государственного преступника не отбирали в казну, а лишь отдавали «в наследство» родственникам. Основой подобного отношения к дворянину-преступнику являлось убеждение, что образованный дворянин потенциально менее склонен к преступлениям, чем не попавший под лучи Просвещения простолюдин. Эги начала были положены в основу законодательства о дворянстве. Однако практика политического сыска показывала, что опасение верховной власти перед лицом угрозы, исходившей от дворянина, как и от любого другого подданного, всякий раз перевешивало данные дворянскому сословию привилегии и преимущества. Закон всегда позволял лишить подозреваемого дворянства, титула и звания, а потом пытать и казнить[357].

Все эти околодворянские споры, «узлы», несогласовки лишь усложняли спецслужбам их внутреннее существование, так как служившие там дворяне оказывались втянутыми в ненужные никому споры.

Однако в целом концепция госбезопасности времен Екатерины II была основана на поддержании «покоя и тишины» — основы благополучия государства и его подданных. Согласно законодательным запискам Екатерины о будущем устройстве России, Тайная экспедиция имела две главные задачи: во-первых, собирала сведения «о всех преступлениях противу правления» и, во-вторых, «велит преступников имать под стражу и соберет все обстоятельства», то есть проводит расследование. Однако екатерининский сыск не только подавлял врагов режима, «примерно» наказывая их, но и стремился лучше узнать общественные настроения и разными средствами направить их в нужное власти русло. Впрочем, не следует идеализировать реальную политику. (То, о чем мы уже говорили выше.) Средства эти подчас далеко выходили за рамки даже тогдашней законности и очень напоминали (или просто копировали) те осуждаемые просвещенным абсолютизмом методы насилия и жестокости, к которым прибегали власти до Екатерины. Это естественно — природа самодержавия по существу не изменилась. Характерные для второй половины XVIII века проявления либерализма, просвещенности и гуманности в политике отражали во многом лишь стиль правления лично императрицы Екатерины II — женщины образованной, умной, не злой и гуманной. Когда она умерла, и на престол вступил Павел I, самовластие утратило благообразные черты «государыни-матушки», и все увидели, что никакие привилегии и вкоренившиеся в сознание принципы Просвещения не спасают от самовластия и даже самодурства самодержца»[358].

Да, это так. Но все же, не стоит на одну доску ставить таких двух близких и разных, одновременно, людей, как Екатерина Алексеевна и ее сын Павел Петрович.

«Впрочем, и Екатерина, при всей своей нелюбви к насилию, порою переступала грань тех моральных норм, которые считала для себя образцовыми. Она так и не смогла осуществить свои мечты о справедливом и независимом суде. Естественно, что в русских условиях следовать взятым из книг благим мечтам без кровопролития затруднительно, но важно и то, что идеи либерализма, терпимости и законности приходили в противоречие со свойствами народа и режимом неограниченной личной власти. Между тем сохранение этой власти оставалось всегда главной целью всех без исключения самодержцев. Поэтому и при Екатерине II оказались возможны, допустимы многие неприглядные и «непросвещенные» методы сыска и репрессий, начиная с бесстыдного чтения чужих писем и кончая замуровыванием преступника заживо в крепостном каземате по указу императрицы-философа»[359].

Ничему не надо удивляться: императрица правила так, как считала нужным, используя для поддержания порядка и собственного имиджа все те средства подавления и принуждения, которые были накоплены ее предшественниками.

«Как и все ее предшественники, Екатерина II признавала политический сыск своей первейшей государственной «работой», проявляя при