– Мам, о чем ты мечтаешь? Любое желание! Понимаешь, я сейчас могу исполнить любое твое желание! Ну! Ну помоги мне. Что? Круиз по Крымско-Кавказской на пароходе? Ты же всегда мечтала. В люксе? Хочешь?

Вот тогда, задыхаясь от слез и стыда, Нила признается, что на ней висит огромный долг.

Практически на каждом предприятии еще с шестидесятых создавались кассы взаимопомощи – официально разрешенные добровольные кредитные общества. Касса создавалась по решению профсоюзного комитета при наличии на предприятии не менее 15 членов профсоюза, желающих быть ее членами. Ее регистрировали в ближайшем профкоме.

При вступлении в члены кассы взаимопомощи все платили вступительный взнос в размере 0,5 % месячного заработка. Потом столько же выплачивали ежемесячно как членские взносы. Член кассы, сделавший 50 ежемесячных взносов, по его желанию освобождался от дальнейшей уплаты взносов, и ему предоставлялось право первоочередного получения ссуд. При выходе из рядов членов кассы взаимопомощи выбывшему возвращались все уплаченные им членские взносы.

Чем было удобно? Кому срочно нужны были деньги – получали беспроцентную ссуду или даже безвозвратное пособие. Задолженность по ссудам взыскивали в бесспорном порядке (по исполнительной надписи нотариальной конторы) или через районный (городской) народный суд. Такая касса была и на Нилином заводе, и казначеем была она. Ссуды народ брал редко, а деньги каждый месяц прибывали. Сначала Нила стать брать по десять рублей до зарплаты и класть на место, потом, когда Пава слег, – больше. Она в своем пенсионном возрасте оставалась тем же ребенком, что и в юности, живя сегодняшним днем, не понимая будущей ответственности или пряча ее, как первоклашка дневник в дальний угол шкафа.

– Сколько? – спросила Люда плачущую маму. – Сколько ты должна?

– Три… – прошептала Нила.

– Три чего? Сотни?

– Тысячи, – разрыдалась Нила.

– Фу, слава богу, – выдохнула Люда. – Прекрати немедленно, сейчас я принесу, положишь на место. Слава богу, что тебя не поймали. Ты когда их взяла?

– Давно. С твоих первых родов, с Юльки, по чуть-чуть, я хотела откладывать, но не получалось. Доченька…

Нила схватит жесткие от постоянных стирок ладошки Люды с выработанными узловатыми суставами.

– Дочечка, спасительница моя, – она попытается поцеловать руки.

– Да ты что?! Мам, прекрати! Я тебе что, поп?! Ну перестань, ерунда же! Ну есть у нас теперь такие деньги. А что, за двенадцать лет вас не проверяли?

– Кто? Там в проверяющих я и Ромка. Он мне поручал и подписывал. Господи, я думала, меня посадят, и позор на всю семью! Доченька…

– Никого не посадят! Это мы завтра утром решим. Так что насчет путевки?

– Ни за что! Я и так тебе по гроб жизни обязана.

– Ладно, – вздохнет Люда, – сама что-нибудь придумаю.

– Ты себе придумай уже что-нибудь, Данко ты наш! Ты лучше поедь куда-нибудь отдохни.

И Люда решила наконец-то вырваться с Мельницкой. Тем более Тося в третий раз ехал на свой Кубок Балтики. Добыть билеты в звездную прибалтийскую почти заграницу за две недели до соревнований со всем обаянием Люды и заходами Толика не получилось – добыли только СВ обратно.

– Гулять так гулять, – заявила Люда.

В Таллин нашелся маршрут с пересадками. Быстрый и страшно дорогой – сначала самолетом в Москву, а потом из Москвы в Таллин. Люда, просидевшая последние три года в заточении, наплевала на крупные расходы в виде целых пятидесяти рублей.

Нила чуть ли не силой заставила ее купить новый плащ – «такой красивый, мягкий, почти кожаный» – и поклялась следить за внучками все десять дней долгожданного путешествия.

К вечеру раздастся звонок – из Москвы позвонит Толя, который приедет специально, чтобы встретить жену и дальше ехать вместе.

– А Люда уехала?

– Люда уехала в аэропорт восемь часов назад, – прошептала Нила. – Она что, не прилетела?

– Да нет, я тут опоздал, а ее рейса не было чего-то. Та я думаю, все нормально, просто про задержку не объявляли, – не очень уверенно, но бодро врал Тося.

Нила положит трубку, перекрестится и начнет звонить в аэропорт.

– Женщина, все улетели, не морочьте голову, – отрежет справочная служба, когда через полчаса Нила дозвонится по 007 в аэропорт.

Нила второй раз не сможет попасть пузырьком с корвалолом в рюмку и попросит Юлю накапать пятьдесят капель.

– Нила, что случилось?

– Все нормально. Что-то сердце шалит. На погоду, наверно, – отмахнулась Нила и уставилась на телефон.

Через четверть часа позвонит Люда:

– Все отлично! Прилетела, рейс немного задержали, но мы уже вместе и поездом едем в Таллин. Чего поездом? Ну, мама, догадайся, час в самолете или вдвоем в поезде?

Нила выдохнет и накапает вторую порцию.

Когда счастливая Люда вернется в Одессу, она привезет вместе с яхтой в том же грузовом вагоне «с оказией» множество крупногабаритных сокровищ – три ящика модной маленькой кафельной плитки размером пять на пять, чтобы наконец-то привести ванну в порядок, и складной велосипед для Юли и духи всем взрослым.

Нила посмотрит на дары и строго спросит:

– А себе? Что ты купила себе, мишигинер?

– Вот! – Людка с гордостью достанет две янтарные брошки. – Одна мне, вторая на подарок кому-нибудь.

– И это все?!

– Почему?! – обидится Люда. – Вот еще! Ты смотри, какая красота, – она вытащит два номера самого востребованного и редкого эстонского журнала по вязанию и рукоделию «Каsitoo».

– Даже с выкройками! Это же просто бомба! Вязать – не перевязать!

После раздачи подарков и чаев Нила, отправив внучек спать, уставится на дочь:

– Колись давай.

– Ты о чем?

– Я о самолете. Вус трапылось? У меня чуть сердце не выскочило. Не врать мне. Там херня какая-то приключилась. Я думала, умру от ужаса.

– Ладно, – Люда вздохнула. – Авария была. Мы взлетели, потом шасси не пряталось одно. Нам сказали, будем садиться обратно. Пошли на посадку, а второе не выпускается. Два с половиной часа кружили над Одессой, чтобы горючее вылетать. Мамочка, так страшно было… А мне жалко. Я в плаще новом, первый раз надела, и никому не останется, если я шмякнусь. Я на всякий случай сняла серьги Фердинандовны и обручалку, в бумажку завернула и в сумку в кармашек положила. Думаю, если сумка с паспортом останется – вам отдадут, я тебя знаю, ты бы с трупа не снимала. Две стюардессы – молодая и старая. Молодая – глаза как блюдца от ужаса, ходит улыбается, просит всех сесть и пристегнуться, потому что кто-то крикнул, что в хвосте безопаснее, и все туда помчались. Все плачут, орут, и старая стюардесса, воет за шторкой, что ей два месяца до пенсии – она не хочет подыхать… И… – Люда сглотнет, – и пьяница летел. Мужик бухой в зюзю, его в самолет чуть не тушкой загрузили – он храпел сначала на весь салон, а потом вдруг проснулся и заорал: «Какая падла проклятая здесь летит?» Аж все замолчали.