завтрашнем дне и душевный покой, о которых ты мечтаешь. Твой отец со мной полностью согласен.

У нас все хорошо. Изабелла обучила всех новой карточной игре, и мы, признаться, чрезмерно ею увлеклись. Сегодня у меня примерка нового платья, бежевого с вышитыми вставками. Мальчики хорошо учатся. Горячо тебя обнимаем.

Твоя любящая мама».

Лукреция читает послание матери дважды: сначала только пробегает глазами, потом вчитывается в каждое слово. Закончив, она кладет его на колени и безучастно смотрит, покуда слова и предложения не расплываются в черные полосы, похожие на цепочки муравьев.

Затем наклоняется и опускает край письма в пламя свечей на стене. Поначалу огонь не верит своему везению и отказывается поглотить листок. Затем, опомнившись, жадно лижет уголки бумаги, окрашивает их в черный, сморщивает и наконец пожирает.

Письмо горит быстро, радостно, освещает сырые ступени дрожащим оранжевым отблеском. Вскрикнув, Эмилия бежит к Лукреции, трясет ее за руку; листок падает на пол. Служанка топчет и топчет горящую бумагу, пытаясь затушить огонь.

Супружеский портрет Лукреции, герцогини Феррары

Fotrezza, неподалеку от Бодено, 1561 год

Оставив Эмилию, она поспешно выходит из холодной спальни fortezza. Добегает до обеденной, устало прислоняется к проему, переводит дыхание. К ней спиной стоит Бастианино, поет дифирамбы своей работе. Один из его любимых заказов; он надеется, что его высочество хотя бы вполовину так доволен, как он сам, какая честь, какая награда для простого художника рисовать девушку столь необыкновенной красоты и добродетели; ему никогда, никогда больше не встретить такой достойной…

Мужчины в зале поочередно замечают ее на пороге: сначала Бальдассаре — он стоит ближе всех, прислонившись к столу и скрестив руки; за ним четверо слуг в дальнем углу комнаты; потом двое подмастерьев, Маурицио и Джакопо — они держат большой плоский предмет, обмотанный в ткань; и, наконец, Альфонсо. Он сидит у огня, скрестив ноги, а у его ног спят охотничьи псы. Художник настолько глубоко погружен в рассказ о портрете, что замечает Лукрецию последним.

Его слова льются, кружатся над головами, завораживают присутствующих. Наконец, он оборачивается и умолкает.

По удивленным лицам она понимает, как изменилась. Приподнятые брови Маурицио подтверждают: да, лицо у нее бледное, изможденное; затихающий голос Бастианино доказывает, как растрепались собранные на затылке короткие волосы; Бальдассаре бросает на нее быстрый взгляд и тотчас отводит глаза; то выпрямляет руки, то снова скрещивает на груди. Подбежать бы к нему, заколотить в грудь кулаками, закричать: «Да, да! Вот как ужасно я выгляжу, но знаешь, что? Я еще жива, так просто от меня не избавиться!»

С минуту-другую никто не двигается, царит тишина. Мужчины застывают, словно персонажи на картине — или сатиры в лесу, или грешники перед исповедью. Еще миг — и Альфонсо развеивает неведомые чары. Ему ли не знать, как важны формальности, какие слова следует произносить вслух, а какие — только подразумевать. Он оживает первым. Выпрямив ноги, он встает с кресла и шагает жене навстречу, протягивает к ней руку.

— Любовь моя! Вам, видно, нездоровится. Позвольте пригласить лекаря.

— Не стоит. — Лукреция вскидывает голову и смотрит мужу в глаза. — Мне уже лучше. — Ее рука на миг задерживается в руке Альфонсо, а потом Лукреция высвобождает ее и проходит в комнату, подальше от Бальдассаре, а если и пошатывается, то совсем чуть-чуть.

— Пусть это решит лекарь. Я как раз собирался зайти к вам, ведь утром вы почему-то не спустились, но тут приехал Бастианино, и поглядите… — Альфонсо показывает на предмет в руках подмастерьев. — Ваш портрет.

Лукреция сначала смотрит на Маурицио — на его теплую улыбку, сколотый передний зуб, — затем переводит глаза на Джакопо. Она остро ощущает на себе чужие взгляды, липкие и тягучие, как нити паутины: взгляд мужа откуда-то слева, совсем рядом; изучающий взгляд Бастианино — он мысленно сравнивает ее изможденное, болезненное лицо с прекрасной девушкой, которую рисовал всего несколько недель назад; взгляд Бальдассаре, прожигающий затянутую в корсет спину; сочувственный взгляд Маурицио и взгляд Джакопо. Он отличается от других. В нем светится понимание. Джакопо знает, что Лукреция умрет? Понимает, что жить на свете ей осталось недолго? Способен ли прочесть все это по ее лицу, по взгляду мужа, по позе Бальдассаре — выжидающей, хищной, как у ястреба перед нападением?

— Давайте же посмотрим портрет, — решает Альфонсо, — коль нас посетила сама муза.

Бастианино хлопает в ладони, будто не замечает ничего странного в этой промозглой и одинокой крепости, и нетерпеливо машет подмастерьям.

Маурицио и Джакопо поднимают картину, все еще накрытую тканью, на стол, придерживают и оглядываются на мастера: ждут знака.

Художник, большой любитель эффектных зрелищ, делает шаг вперед, в последний раз оглядывается на Альфонсо через плечо и срывает с картины покров.

— Вот, — с придыханием объявляет он, подняв руку; ткань волной ниспадает на пол. — Пред вам герцогиня!

В руках Джакопо и Маурицио оказывается столь необыкновенная картина, что Лукреция чуть не ахает. На холсте написана девушка, похожая на нее, точнее, на ее вариант или идеальную версию — определить сложно. Это она, и в то же время не она; сходство и пугает, и отсутствует. Это Лукреция — и совершенно другой человек. Девушка на портрете — герцогиня: о ее происхождении говорят драгоценности в ушах и на шее, на запястьях и голове, золотой с жемчугом cintura на талии, украшения на корсаже, складки и вышивка на юбках. «Перед вами не простолюдинка, — заявляет портрет, — а благородная, знатная дама!» Девушка с картины стоит на фоне зеленых полей и долин своей провинции. Однако в портрете притаилось еще кое-что, столь же явственное, как присутствие другого человека. Лукреция ощущает его остро, словно запах огня. На столе рядом с девушкой лежит стопка книг, а на ней перо. Рука девушки тянется к ним — и это точно рука Лукреции, она узнает кольцо, подаренное Альфонсо, свои ногти, сдвинутый влево большой палец — тот самый, который она сейчас сжимает на другой руке, — но эта рука лишена неподвижной томности, присущей большинству портретов. Она согнута, на ней видны сухожилия, а между большим и указательным пальцем что-то зажато. Кисть. Тонкая, с узким кончиком, созданная для филигранной работы, тщательной прорисовки. Девушка держит кисть крепко, решительно. В ее руке видна целеустремленность хозяйки, твердое намерение. Только сейчас Лукреция замечает, как горят ясные глаза ее нарисованной версии. Честность ее взгляда граничит с дерзостью, голова высоко поднята, в уголках губ затаился намек на улыбку. Платье с пышными складками и узором, который то ли заточает алый цвет, то ли съеживается перед его