Черт, я бы умер без одной только возможности материться.

Я покачал головой и закинул руку ему на плечо. Он не сбросил ее, как я ожидал, а только посмотрел на меня с замешательством и презрением.

– Давай я куплю тебе бургер, – предложил я, а сам весь взмок. Отказ меня уничтожит.

– Я не ем мусор, – протянул он. – Но угощу тебя лучшим мясом, которое ты когда-либо пробовал.

Я очень сомневался, что он сможет предложить мне мясо лучше той добычи, которую я отжаривал в последние дни, но все равно согласился.

Когда мы вернулись к его машине, Киллиан сказал:

– Если тронешь девчонку Бреннан, то окажешься полностью в ее власти. Не трогай ее.

– Я смогу с ней справиться, если вообще ее захочу. – Я открыл пассажирскую дверь, а мое настроение резко испортилось.

Мы одновременно пристегнули ремни безопасности.

– Нет, не сможешь, – возразил он.

– А кто может? – фыркнул я, поворачиваясь к нему лицом, когда он завел двигатель. – Видимо, ты?

Он выехал задом с покрытой гравием парковки, убрав руки с руля, чтобы НАДЕТЬ СВОИ ГРЕБАНЫЕ ПЕРЧАТКИ. Я не мог поверить, что погибну во имя превосходного чувства стиля своего брата.

– Да, если бы посчитал, что она достойна затрачиваемых усилий.

– А кто же достоин усилий великого Киллиана Фитцпатрика? – Я устроился в кресле, злобно ухмыляясь. – Наследника западной нефтяной компании со степенью магистра Гарвардской школы бизнеса, лицом бога, телом Адониса и умом тысячи топовых юристов? – Я дословно процитировал то, что пару лет назад было написано о нем в таблоидах.

– Никто, – просто ответил он. – Во всяком случае, никто из тех, кого я встречал.

– Но ты встречался с той принцессой Монако, – заметил я.

Его самые долгие отношения длились полгода. Я подозревал, что причина крылась в том, что женщина была недостаточно близка к нему, чтобы он смог своевременно найти в ней недостатки. Он наконец-то положил руки на чертов руль за пару мгновений до крутого поворота.

– К чему ты клонишь?

– Ты встречаешься, трахаешься, живешь так же, как и я. Просто ты лучше это скрываешь.

– Мы плохи ровно настолько, насколько плохи преступления, за совершением которых пойманы. Учись у лучших и заодно держись подальше от Бреннан и ее подруг, в особенности от двух сестер с погаными манерами. Эшлинг выгуливала их по поместью Эйвбери-корт словно диких рысей, которых поймала в горах.

Мне показалось странным, что он отдельно упомянул Эммабелль и Перси, но я был слишком зол из-за его слов о Сейлор, чтобы обращать на это внимание.

– Без проблем, говнюк.

– И прекрати ругаться.

– Да хорошо, мать твою.

Восемнадцатая

Сейлор

– Опачки. Еще один пенни в копилочку, – прошептала я Джунсу на ухо, похлопав его по плечу.

Мой тренер отскочил назад и, удивленно тявкнув, ударился головой о стену. Джунсу никогда не пугался. От неожиданности я попятилась в другую сторону. Он, поморщившись, потер затылок и оборвал звонок, даже не попрощавшись с собеседником. Сунул мобильник в передний карман.

В последнее время он вел себя странно: поздно приходил на занятия, убегал в коридор, чтобы ответить на личный звонок, терял концентрацию. Однажды я принесла свинку-копилку, которую нашла в долларовом магазинчике рядом с его офисом, и сказала, что он должен класть в нее пенни каждый раз, когда пропадает или ведет себя странно. Это был приятный способ заставить его собраться. Должна признать, копилка быстро наполнялась.

Когда он брал ее в последний раз, чтобы бросить еще один пенни, уже было видно, что она тяжелая. Монета упала с тихим звоном, коснувшись других. Пузо свинки было переполнено.

– Больше никогда так не делай! – Джунсу оскалил на меня свои заостренные зубы и потряс кулаком.

Должно быть, он увидел ужас на моем лице, потому что тотчас расслабился и сжал мое здоровое плечо.

– Прости. Это все стресс.

– Я могу чем-то помочь? – Я покосилась на него.

Джунсу хранил свою личную жизнь в секрете. Я знала, что он был счастливо женат, воспитывал троих детей, переехал сюда тридцать лет назад, а по выходным любил заниматься тай-чи[66] в парке вместе с женой. Он вел блаженно спокойную жизнь, но я начала подозревать, что что-то нарушило статус-кво. Может, кто-то заболел? Один из его детей попал в неприятности?

Но нет. Я знала, что все они были здоровы и прекрасно поживали. Единственный мало-мальски примечательный кризис приключился с Джунсу год назад, когда они с женой решили, что не могут позволить себе отправить своего старшего сына Квана в Колумбийский университет. Он поступил, но не получил стипендию. В итоге они сумели выкарабкаться и собрать средства. Я не спрашивала, как им это удалось. Не мое дело.

– Нет. – Он помотал головой. – Давай начинать тренировку.

Мы поравнялись и пошли к стрельбищу, а тишина между нами звенела будто насекомое, залетевшее мне в ухо.

– Лана приедет через две недели. – Я принялась покусывать кожу вокруг ногтя на большом пальце. Она была розовой, ободранной и своим видом рассказывала историю моей тревоги минувших дней.

Последние несколько недель были напряженными. Мы с Ланой Альдер боролись за расположение прессы, давали интервью, участвовали в фотосессиях и промокампаниях. Я ужасно устала. Я ненавидела находиться перед камерами. Меня выматывала эта сторона вопроса.

Я любила спорт, но ненавидела строить карьеру.

Джунсу повел плечом, сцепив руки за спиной. От отсутствия реакции с его стороны мне хотелось лезть на стену.

Я облизала губы.

– Мне стоит волноваться?

– Да, – ответил он. – Но и ей тоже. Вы обе очень хороши. Одна из вас должна оказаться не-много лучше. Скоро мы узнаем, кто именно.

Мне стоило знать, что нечего и ожидать полной, горячей поддержки, сдобренной заверениями, будто я непременно надеру ей зад, когда мы встретимся в финальном состязании в Бостоне, которое определит, кто из нас отправится на Олимпиаду. Это было не в стиле Джунсу. И все же его ответ ранил.

После тренировки я поехала обратно в квартиру, зная, что Найт и Луна, друзья Хантера – уже там.

«Орлы приземлились, – написал мне Хантер в сообщении. – Я слинял с работы пораньше и застукал, как они шпилятся на лестнице. Вообще жесть. х».

Они останутся на ближайшие два дня, и я боялась, что ужасно им не понравлюсь или, что еще хуже, они посчитают меня непримечательной, невидимой, какой считал весь остальной мир. Я боялась, что пузырь, в который мы с Хантером заключили себя, лопнет