К мясу, разумеется, овощи и лепёшки.

И местная минеральная вода.

И водка. Без водки этакую груду было бы не съесть.

Пока готовился шашлык, подали какую-то густую кисломолочную кашицу в пиалах.

Глеб сказал: «джургот».

Вася сказал: «каймак».

Азим улыбнулся.

Фёдор кашицу посолил, поперчил, сдобрил щепотью крошёной зелени, после чего отломил кусок лепёшки и, шуруя им в пиале, принялся рубать компот.

Я последовал его примеру. Вышло вкусно, солоновато-кисло, так что и водка пришлась кстати.

Не сразу заметил – Сергей клал себе в тарелку только овощи, мясо не трогал. Нездоров или с принципами? Впрочем, кисломолочной кашице и водке – умеренно – он не отказал.

– Почему здесь столько объявлений о пропаже детей? – спросил я Иру, сорокалетнюю подтянутую женщину профессорского вида с открытым улыбчивым лицом.

– Потому что пропадают, – сказала Ира.

– Куда же они деваются?

– Знали б – вернули. – Помолчала. – Или похоронили.

– Говорят, вовчики детей воруют, чтобы людей настроить против власти. Мол, не может навести порядок, – сказал Азим. – Если ваша двести первая дивизия уйдёт, вовчики опять заварят кашу.

– Кто это – «вовчики»? – не понял я.

– Так здесь исламистов называют, – пояснила Ира.

– Почему же «вовчики»?

– Потому что ваххабиты, – сказал Азим.

– Всё равно непонятно, – сказал я.

– Отстань, – сказал Фёдор. – Что ты понимаешь в русско-таджикском юморе?

Глеб и Фёдор забрали у Азима счёт и заплатили сами, из нашей складчины. Азим возражал, обижался – как же так, ведь это он пригласил – и в конце концов всё-таки всучил им деньги.

Домой возвращались пешком – сытые и немного пьяные.

Деревья шевелили тёмными листьями, небо выгибалось исчерна-лиловым куполом, звёзды, которыми декорации были прибиты к космосу, мерцали ледяными шляпками.

В квартире разбрелись по комнатам, которых было три. Мы с Васей бросили свои курпачи в детской.

– Сколько у тебя вершин? – спросил я, когда мы улеглись.

– Дюжина наберётся. – Вася выпростал руки поверх простыни и попытался сосчитать на пальцах. – Типа того, – сбился. – В основном – четырёх- и пятитысячники. Но был и на Памире – пик Корженевской, пик Ленина…

– Больше не ходишь?

– Нет.

– Что так?

– Заскучал. Поднимаешься на вершину, а там ничего нет.

А я? Что ищу я? Что мне здесь надо? Сбор природных минералов для Руслана, ополчённого на мир? Как будто да, но… нет. Это предлог, уловка – разум обводит вокруг пальца сам себя. Пытается втереть очки – и не выходит.

Должно быть, я просто знать хочу, как слеплен, на чём держится и кем заверчен мир. Каков он там, где меня нет. Насколько узок, густ, безбрежен, прян. Докуда даль, покуда высь и где же, чёрт возьми, та крошечная точка – я…

Впрочем, это мне уже снилось.

Снился Рома Ермаков, мой старый друг, – остроумный мудрец, бесстрашный задира, странствующий проповедник, умница.

Все звали его Тарарам. Он жил весело, бедно и был счастлив, потому что счастью нет дела, есть ли у тебя деньги.

Он умер. Смерть его – шарада. Внезапно съехавший с ума охранник зарубил Рому топором в квартире-музее Достоевского.

Во сне, как часто случается, это был он и не он. На вид – не Рома, нет, совсем не Рома, но спящему известно точно – Тарарам.

Мне снился солнечный русский, новый скиф, всадник-исполин, радостно одолевающий пространство.

Фалангу пальца сражённого врага он нанизывает на шнурок – одну к другой – и вешает ожерелье на шею.

Зелёное и голубое с золотом пространство – его стихия.

За спиной его – земляные русские, прибитые скобой к хлеву и пашне. За спиной его – искусные русские, опьянённые и скованные вдохновенным ремеслом. Впереди – дикое поле, леса, моря, хребты. И он, солнечный русский, отвечает за честь и право своих братьев перед опасным и коварным миром, который возликует, если однажды он будет сражён.

И ещё здесь были бабочки, много бабочек, – рассевшись по цветам, они медленно вздыхали крыльями.

Утром я подумал: это ещё ничего.

Действительно, однажды мне приснилась рокочущая тишина в левом ухе матери. Так живо она мне о ней рассказала.

В девять машина Мурода стояла под окнами.

Послал эсэмэс Ане: «Уезжаем из Душанбе, как будет дальше со связью, знает Аллах».

Ответила: «Не пропадай».

Должно быть, я разбудил её своим пустяком: утро в СПб отстаёт от здешнего на три часа.

Спустились, погрузили поклажу.

Глеб занял место рядом с водителем: там просторнее – удобно спине.

Мы вчетвером разместились сзади на двух рядах кресел – лицом к лицу, колени в колени.

Весь остальной объём салона занял груз – пять рюкзаков, палатки, тент, затянутые плёнкой упаковки с пластиковыми бутылками и кофры с фотоаппаратурой.

Прежде чем выехать из города, залили полный бак, купили – Азим объяснил накануне где – баллоны с газом для плитки и завернули на базар.

Пока Фёдор, Глеб и Вася запасались свежими продуктами, а Сергей, отделившись, в одиночку странствовал по торжищу, я в какой-то норе с табличкой курсов валют над входом поменял часть оставшихся рублей на сомони.

Через четверть часа, насладившись черешней, промытой в пакете водой из бутылки, покатили вон из города.

«Ружья, микробы и сталь», – думал я. Даймонд уверяет: именно эти вещи позволили Старому свету обрести силу. Чингисхан со смеху скатился бы с лошадки.

Глеб завёл дорожный разговор с Муродом – про перевалы, камнепады, красоты мест, попутно листая в айфоне их, этих мест, карты.

Сергей, удивлённый тем, что продавцы на душанбинском базаре не торгуются, угостил всех добытой курагой, ароматной и мягкой, как губы гурии.

Вася задремал, припав головой к оконному стеклу.

Фёдор, время от времени кидая в рот янтарный блинчик кураги, рассказывал:

– Раньше к Ширкенту можно было и с запада выйти, со стороны Узбекии. Но теперь с погранцами надо договариваться – не факт, что получится. Да и перевалы по границе заминированы. Во время войны узбеки там с вертолётов мины разбросали. Густо. Теперь разминировать не могут – карт минных полей нет.

– Зачем же так? – удивился я.

– Торопились. Чтобы ваххабиты здешние, вовчики, к ним не полезли. Исламисты в начале девяностых в Таджикии силу взяли и о большом ваххабитском эмирате мечтали. Да и злые они на узбеков.

– За что?

– Узбеки, когда к ним беженцы повалили и порохом потянуло, поддержали Народный фронт, который здесь, в Таджикии, против исламистов за конституционный порядок стоял. Собственно, они, узбеки то есть, этот самый фронт отчасти и организовали.

Я опять собрался было уточнить, но Фёдор не позволил. Ничего не попишешь, привычки высшей школы – сначала лекция, потом вопросы.

– В Узбекии, в