запретил подходить. Но Балор не послушался. Он прокрался к окну и распахнул ставни, и ядовитый дым от колдовского снадобья, которое варил его отец, попал прямо в глаз. Потому взгляд Балора и стал таким смертоносным. От этого взгляда никому не было спасения: ни фоморам, ни богам, ни людям. Даже сама Домну могла погибнуть. Потому боги Бездны сохранили Балору жизнь при условии, что его левый глаз всегда будет закрыт. И только во время решающих битв Балор вставал напротив врагов, подымал веко на левом глазу и истреблял нещадно всё, на что опускался его взор.

Глава 6

День начался с заполошного крика.

— Херлиф! Херлиф! — вопила женщина.

Я спал в сарае на прошлогодних остатках соломы. Недовольно засопел, перекатился на бок, задев рукой Энока. Ослепитель дрых с открытым ртом. Я засунул ему в ноздрю соломинку и откатился назад, притворившись спящим. Энок засопел, почесался и чихнул.

— Херлиф! Твой отец помирает!

Вчера мы еще долго сидели у затухающего костра. Рысь понемногу разошелся и поведал с десяток историй о бриттских богах и чудовищах. Помимо сестры Херлифа, к нам присоединились и другие члены его семейства, как по мне, они изрядно устали от Арвида, который и здоровым был несносен, а умирающим стал вовсе невыносимым. Только Альрик торчал в доме.

И в какой-то момент, уже после приконченного второго бочонка с элем, Тулле спросил:

— Рысь, ты знаешь истории о славных героях бриттских? Много ли там было хельтов? Сторхельты упоминалось?

— Чего это ты бриттскими песнями заинтересовался? — спросил его Энок.

— Да вот думаю, кто еще может из местных болот вылезти? Сначала шли карлы, потом хускарлы, теперь вот хельты появились. И хорошо бы узнать о сильных драуграх побольше: каков дар, какое оружие, какие слабости.

Оддрун, сидевшая чуть позади брата, заинтересовалась:

— А почему ты спрашиваешь Леофсуна? С чего бы ему знать бриттские песни?

У меня перехватило дыхание. Какая дотошная девка! Не глупее Простодушного. Тулле же, не моргнув и глазом, ответил:

— Леофсун из Сторборга, поди, наслушался скальдов из разных земель. Может, знает и о бриттах чего.

Девушка согласно покивала и уставилась на нашего бритта. Рысь задумался, покусал губы, поскреб затылок.

— Я ж не скальд. Помню песнь о могучем воине, который защищал Бриттланд от наступления фоморов и погиб под ядовитым взглядом Балора, имя его запамятовал, только прозвище и осталось — Серебряное Копье. Еще слышал песни о Дагде, но он был из свиты Дану, наверное, не совсем человек. Да и сказ о нем не особо героический. Когда фоморы в очередной раз попытались захватить Бриттланд, Дану не успела подготовиться к битве и отправила Дагду на переговоры. Он должен был затянуть их, чтобы выиграть время. Фоморы же приготовили особое угощение: в огромный котел залили три ведра молока, набросали туда муки, свиных окороков. Получившуюся кашу они вывалили в свежую яму и сказали Дагде, что если он не съест всю кашу без остатка, его убьют. Дагда проглотил всё и с трудом ушел оттуда, так как его живот раздулся, как насосавшийся крови клещ.

Именно в этот момент к нам подошла бриттка, с трудом таща котел с кашей, которую только что сварили в готовильне.

— В другой песне говорилось про Гвидиона, которому сама Дану преподнесла необычный дар: он был сам по себе войском, так как в любой момент мог призвать при помощи чар десятки хирдов, а потом распустить. Скальд говорил об этом так:

«Я тоже был на том поле и зрел Гвидиона:

Он превращал в воинов деревья, осоку, кусты».

— Если придет Гвидион, Бриттланд вымрет полностью, — прошептала Оддрун.

И мы с ней согласились. Уж больно лесиста здешняя земля. Сотни сотен деревьев окружают деревни и города, и вода им не будет помехой.

— Еще есть песнь о сильномогучем воине по имени Редфрит, но там не говорилось, был он хельтом или сторхельтом. При рождении его поцеловала прекрасновеликая Дану, но и Домну не оставляла его своим вниманием.

Перед его взором ясноорлиным расступались воды,

Под его поступью дрожали земли.

Редфрит великий шел, не склоняясь

Ни перед конунгом, ни перед ярлом.

Каждый знал: за его плечом

Улыбается Домну, даря свои поцелуи.

Вепрь откусил разогретую, истекающую жиром колбасу, глотнул эля и сказал:

— Улыбаться пусть она так и улыбается. А есть чего по делу? Когда жил? Как умер? Может, его похоронили или сожгли?

— Я плохо помню, — пожал плечами Леофсун. — Вряд ли в песнях о том говорится.

И снова в разговор влезла Оддрун. Для дочери Арвида она была уж слишком своенравна.

— Редфрит? Уж не Редфрит ли Краснорукий? Херлиф, ты помнишь историю о битве на Красном болоте?

Простодушный вздрогнул и махнул головой, мол, не помню.

— Ну как же? К нам приходил сказитель года четыре назад. Или ты в рунном доме был? Он прожил у нас дней десять и каждый вечер рассказывал эту историю. Только она была не совсем о Редфрите, там говорилось о нордском ярле Рикарде Мохоглавом.

— И зачем это? — грубо оборвал ее Херлиф.

— Так ведь Рикард Мохоглавый убил бриттского воина по имени Редфрит, тем и прославился. О том и история.

— Ну, так расскажи.

— Да, расскажи нам, — ласково попросил девушку Эгиль Кот.

Оддрун вспыхнула румянцем, вскочила, умчалась в дом.

— Ну вот, спугнул девчонку, — вздохнул Вепрь.

Но она воротилась обратно, держа в руках небольшой бодран и простенькую костяную дудку. Дуделку протянула Херлифу, а бодран положила себе на колени. Простодушный недовольно дернул плечами, но игрушку взял, приложил к губам и заиграл. Долгие протяжные звуки с простыми переливами растеклись по всему двору. А потом забухал бодран. И я словно очутился дома. Так соскучился по сытной еде, спокойствию и историям под музыку! И по Снежному Хвиту с его песнями.

— Одного ярла, что жил возле речки Хито, звали Модольв. Он женился на Гейрхильд, дочери ярла Сёльги, сына ярла Хрольва, что приплыл с Северных островов во время войны конунга Рагнвальда Беспечного и Карла Черного. У них родился сын, которому дали имя Рикард. А Мохоглавым