Моей задачей было провести тщательное обследование психического здоровья жертв, чтобы установить степень ущерба, который они понесли вследствие травмы. Мне нужно было сформулировать выводы предельно ясно, поскольку от моего диагноза во многом зависело, какую компенсацию они получат. В их делах меня особенно поразило, насколько различались психические последствия у разных жертв, хотя все они подвергались давлению примерно одинаково. На одном краю спектра был вполне приспособленный к жизни человек, который редко вспоминал о перенесенном абьюзе и страдал легкой дистимией – она еще называется хроническим депрессивным расстройством и выражается в постоянном чувстве уныния и безнадежности, хотя симптомы не так тяжелы и длительны, как при клинической депрессии. Несмотря на это, он хорошо функционировал, у него была счастливая семейная жизнь и хорошая управленческая должность с шестизначной зарплатой. На другом краю спектра был человек тяжело травмированный, которого воспоминания об абьюзе и флешбэки терзали ежедневно. Я диагностировал у него полномасштабное посттравматическое стрессовое расстройство. Было просто больно наблюдать, как демоны, порожденные перенесенными испытаниями, проникают чуть ли не во все сферы его жизни: подростком он был склонен к промискуитету, принимал наркотики, искал острых ощущений, совершал насильственные нападения на незнакомых людей, что приводило к постоянным столкновениям с полицией. И здесь мой порочный дар – способность эмоционально отстраняться от ярких подробностей абьюза – придал мне сил должным образом провести эти обследования, от которых многие мои коллеги, думаю, отказались бы.

Исследование других судебных арен обеспечило мне разнообразие, которое, как говорится, прибавило моей жизни необходимого перцу. Кроме того, они не позволяли мне расслабиться ни на секунду и следить, чтобы мои клинические и медико-юридические навыки оставались на высоте. Но еще эта работа позволила мне окончательно удостовериться, что моя подлинная страсть – это уголовное право. Опыт работы с историческими делами о сексуальном абьюзе, исками о врачебной халатности и оценками родительской компетентности, несомненно, обеспечивал пищу для ума (и, возможно, достоин отдельной книги). Однако от природы меня тянет к нарушителям закона и всякого рода мерзавцам.

Глава двадцать четвертая. Убийственные намерения

Поток заказов у меня, как всегда, не иссякал, но большинство случаев были какие-то пресные. Горстка нападений, случайный ущерб собственности, спорадические поджоги. Все это я уже сто раз видел. Меня снова настигали упадочнические настроения, а природная нетерпеливость, неумение отдыхать и детская потребность в стимуляции все только усугубляли. В моей карьере убийства словно автобусы – всегда ходят парами. Прошла целая вечность, прежде чем ко мне на стол легли два подобных дела – с интервалом в считанные дни. Убийство – настоящее зверство, и нельзя забывать о том, как разрушительны его последствия, а сугубо с точки зрения судебного психиатра они требуют гораздо большей дотошности, обстановка на слушаниях бывает гораздо напряженнее, а общее ощущение от таких дел гораздо мрачнее.

Вообще-то мистера Арнольда Дэвиса должен был обследовать мой коллега, тот самый маститый психиатр, который составил отчет по делу Дарины (и, по моему убеждению, дал ее слезам себя одурачить). Однако коллега был вынужден отказаться, поскольку получил травму, катаясь на лыжах, и солиситорам пришлось спешно искать замену. Прежде чем обратиться ко мне, они пытались завлечь других, более маститых и авторитетных психиатров, но, видимо, сроки совсем поджимали – всего семь дней на то, чтобы провести обследование в тюрьме в Манчестере, переварить и суммировать сотни страниц материалов дела и медицинских заключений и написать отчет, где комар носа не подточит, потому то потом его будут рассматривать под микроскопом, в ту самую сильную лупу, которая отведена специально для дел об убийстве. Когда мне позвонили, я посмотрел на свое рабочее расписание, и картина мне не понравилась. Но я нашел выход из положения – отменил две-три тренировки в зале, уклонился от детского дня рождения, на который на самом деле и не хотел идти (речь идет не о моей плоти и крови) и договорился со своей бесконечно уступчивой женой Ризмой, что она будет возить детей в бассейн, а я возмещу пропущенное на следующей неделе. Упустить такую возможность я не мог. Обращаться к Ризме с этой просьбой было делом тяжелым, поскольку я уже растратил много «супружеских кредитов» две недели назад, когда на три дня поехал в Амстердам на технофестиваль (и потом еще два дня приходил в себя). Термин «супружеские кредиты» прочно вошел в обиход нашей дружеской компании, хотя наши жены встречали его кислыми гримасами.

В ту манчестерскую тюрьму я приехал утром в конце 2019 года, и когда надзиратели вкатили в комнату кресло с Арнольдом, меня поразило даже не его изуродованное лицо, а исходивший от него неожиданный запах. Запах талька, с избытком компенсированный телесной вонью. Кожный мешок на месте нижней челюсти был заметно более темного розового цвета, чем верхняя часть его лица. Вместо рта зияла дыра, окруженная следами швов. Честно говоря, я думаю, пластическим хирургам там просто не с чем было работать. Дыхание Арнольда тоже очень отвлекало. То свистящее, то сосущее. Комната для посещений, которую нам отвели, была единственной в медсанчасти, куда можно было вкатить инвалидное кресло. Она была просторная, с полированной мебелью. Хотя толстый слой пыли на стеллажах по стенам указывал, что заходили сюда редко, а порядок навели только ради нас.

Я вдруг понял, что слишком долго глазею на Арнольда, поспешно прокашлялся и представился. Встал, перегнулся через стол, чтобы пожать Арнольду руку, и сел обратно, в очередной раз безуспешно попытавшись придвинуть привинченный к полу стул поближе к привинченному к полу столу. А казалось бы, должен был привыкнуть, ведь я провел уже сотни две обследований. Мебель в комнате невозможно было швырнуть в меня, так что все делалось ради моей же безопасности. Но сейчас, когда я сидел напротив Арнольда, мне было очевидно, что бояться нечего. Когда он пожимал мне руку, его тело перекосилось в кресле – признак гемиплегии (одностороннего паралича). Это вполне предсказуемый побочный эффект, когда стреляешь себе в лицо из дробовика.

На лекциях по анатомии в медицинской школе меня учили, что люди без рта не могут говорить. Когда солиситор прислала мне письмо с инструкциями, она предупредила, что Арнольд общается при помощи планшета, на котором набирает текст. Однако она не упомянула о том, как медленно он это делает. Думаю, у фермеров редко бывает рекордная скорость машинописи. Прошла целая вечность, пока он неуклюже печатал одним пальцем, после чего он показал мне экран с ответом на мой первый вопрос: «Неплохо. Честно говоря, то так, то сяк».

Поскольку метод коммуникации у Арнольда был