– Ты так думаешь? – шепчу я.

– Мм, маленький жучок? – Она наклоняется, чтобы услышать мои последние слова. Когда ее дыхание обдает мою щеку, я вонзаю свой кунай в ее горло. Вверх, до упора. На мгновение она почти безмятежно покачивается, а потом падает, поджав под себя ноги. Она мертва.

Я поджимаю ноги и спрыгиваю вниз. Вытаскиваю нож из ее черепа с неприятным, хлюпающим звуком, от которого я съеживаюсь. Я вытираю лезвие о свою уже испорченную тунику, а затем помещаю его обратно в ножны на бедре.

Я смотрю на тело. И меня начинает трясти.

Гейдж обхватывает меня за плечи. Я даже не услышала, как он подошел ко мне. Я должна быть более осторожна. Должна быть более бдительной. Более сосредоточенной.

– Ш-ш-ш, – успокаивает он меня. – Тише, ясноглазка. Все хорошо. – Только после его слов я понимаю, что всхлипываю.

Чуть позже мы добираемся до окраины Темнолесья и попадаем на светлую поляну. На другом ее краю возвышается большой дуб, ветви которого раскинулись в стороны, направляясь к свету. Он прекрасен – единственное дерево, растущее идеально ровно посреди всех этих сплетенных и согнутых деревьев Темнолесья. Но в нем есть нечто большее. Его близость успокаивает меня.

Гейдж поворачивается ко мне, стирая с меня кровь и вновь осматривая.

– Это было твое первое убийство?

Я бросаю на него такой взгляд, который, я надеюсь, показывает, насколько глупым я считаю подобный вопрос.

– Как бы это ни было удивительно, но в наши дни в старших классах не принято убивать друг друга.

Он игнорирует мой сарказм и сразу переходит к делу. Как и всегда.

– И тебе было трудно.

Я втягиваю воздух.

– Я не понимаю, как можно так сильно походить на Прядильщицу и при этом быть такой… дикой. Мне интересно, почему их жизни сложились по-разному.

Гейдж морщится.

– Не позволяй Прядильщице обмануть тебя. Она тоже пришла из Темнолесья. И может обратиться в хаос, если не будешь осторожна.

Я пропускаю его слова мимо ушей. Разберусь с ними позже.

– Конечно, мне было трудно. Мне пришлось подчиниться некой сущности в себе. Чему-то темному, Гейдж. И мне было… хорошо. – Мой следующий вдох вырывается содрогающейся волной. – Я не хочу, чтобы мне было хорошо.

Он глубоко вздыхает.

– Полагаю, следующее испытание будет для тебя еще сложнее. – Он вытаскивает меч из ножен на бедре и протягивает его мне рукоятью вперед.

Я осторожно беру его. У меня еще не получается владеть мечом, и Гейдж знает это.

– Что ты имеешь в виду?

– Последнее испытание, – сообщает он с грустной улыбкой. – Неблагой трон оплачивается кровью, Фэй. Либо твоей, либо моей.

Ледяной ужас стирает с моего лица привычное выражение и сковывает все мои конечности.

– Нет. – Я смеюсь, и звук не из приятных. Он не может быть серьезным. – Гейдж, нет.

– Боюсь, что так, ясноглазка. Если ты хочешь получить трон, тебе придется убить меня.

* * *

Под моей кожей скапливается магия, порожденная эмоциональной встряской. Не раздумывая, я выплескиваю ее волной. Свободная от оков, она превращается в ревущий вихрь, несущийся по опушке. Наша одежда развевается под порывами ветра, и мои глаза слезятся, когда в них залетают волосы. Он не может быть серьезным. Не может. Не после всего, через что мы прошли.

– Я не могу, – говорю ему. – Я не стану.

– Так надо, – терпеливо объясняет он мне, перекрикивая ветер. – Это было принято с самого рассвета Дворов. Кровь проливается в тени Темнолесья, и Темнолесье коронует своего наследника. Вот почему любой может претендовать на трон, независимо от правящей семьи. Чтобы заслужить титул, нужно быть истинным Неблагим.

Магия выплескивается из меня, подобно горю. Деревья вокруг нас откликаются на нее, их корни вырываются из-под земли, ветви гнутся под ветром с неземными звуками. Он ведь пытался сказать мне об этом. Все те разы, когда я просила его остаться после того, как займу трон. Он твердил мне, что его не будет рядом, что он не сможет остаться. И тот поцелуй. Он не был ни зарождением, ни тусклым проблеском будущего.

Он был прощанием. Сейчас мое сожаление приобретает смысл.

– Почему? – Слезы текут по моему лицу, которые почти мгновенно высушиваются моим непоколебимым ветром. – Почему ты позволяешь мне так поступать? Почему не сказал мне?

– Я обещал твоему отцу, – говорит он так тихо, что я почти не слышу его голос сквозь треск деревьев. Конечно, он пообещал. Из моей груди вырывается всхлип. – Фэй, – вздыхает он. – Все будет хорошо. Ты готова к этому. И я оставил для тебя записи на столе, которые помогут тебе освободить подменышей. Я знаю, что не уделил тебе должного внимания той ночью, но ты способна на большее.

Я отмахиваюсь от его слов, взбешенная тем, что он думает, будто подобные слова меня успокоят.

– Другого выхода нет? – спрашиваю я, заранее зная ответ. – Только один из нас покинет Темнолесье живым?

Он молчит, но в его черных глазах, устремленных на меня, заключен нужный мне ответ.

– Вообще-то не совсем так, – обращается к нам третий голос, и он выходит на поляну из тени. Его золотистые волосы вьются вокруг головы.

Келлан.

– Я знал, что ты что-то недоговариваешь, – говорит он Гейджу, и его недоверчивый смех разносится по округе.

– Какого черта ты здесь делаешь? – рычит Гейдж. Я никогда не видела, чтобы он на самом деле злился на Летнего принца, даже после того, как тот пырнул его ножом. Но под гневом скрывается что-то еще, что-то чуждое для Гейджа: страх.

Келлан кричит, чтобы его услышали в хаосе стихий вокруг нас.

– Я прошел через испытания, как и ты, король Гоблинов. Я победил твой Лабиринт. Прошел через Темнолесье. У меня столько же прав на этот трон, сколько и у нее. – Он смотрит на меня. – Может быть, даже больше. У бедняжки полукровки даже духу не хватит, чтобы убить. – Он протягивает руку, словно хочет погладить меня по щеке, но расстояние между нами мешает. – Наша маленькая Неблагая и ее хрупкое человеческое сердечко.

– Заткнись, – выплевываю я. Зачем ему идти за нами? Зачем подвергать себя испытаниям, если только… – Ты пришел, чтобы забрать мою корону.

Келлан бросает на меня взгляд.

– Я не могу забрать то, что тебе не принадлежит. И судя по тому, что ты продемонстрировала на маскараде Солиэль – о да, не думай, что я не заметил, – ты не планируешь вонзить нож в черное сердце нашего любимого короля.

– Я относился к тебе как к брату, ты, мерзавец, – рычит Гейдж. Между тяжелыми вздохами он встает в свою боевую стойку. Он бы спокойно умер ради меня. Ради Келлана он, похоже, не собирается идти на это.