— Во благо кого, псы тебя сожри! — Девятая схватила за грудки сжавшегося в ужасе пастушка. — Во благо чего бороться?

«Бороться ради своих? Ради тех, кто ненавидит меня и презирает, называя предательницей и железномордой? Ради кого, смерг вас всех разорви в клочья?.. Ради чего жить?!»

Губы паренька побелели, глаза вот-вот вылезут из орбит, хрупкое тельце забилось в мелком ознобе. Из шеи всё ещё сочилась кровь, изорванная рубаха едва прикрывала впалую грудь. Совсем малёк, жизни не видел, на таких даже скучно охотиться, но жажду необходимо утолить, иначе можно потерять последние остатки разума.

— Я… Я не знаю!.. Я ни в чём не виноват! — жалобно залепетал пастух. — Умоляю вас, госпожа, отпустите! Не уби…

Тонкая шея приятно хрустнула, и хруст этот чарующей мелодией пронёсся по поляне. Недосказанные слова, не несущие в себе ни капли ценного, навеки застряли в горле мальчишки.

— Мольбы не помогают, мой сладкий, — прошептала Девятая ему на ухо. — Живи ты в терсентуме, давно бы это понял.

Багровая марь медленно осыпалась пеплом на землю. Неутолимое желание, терзающее все эти месяцы, и невыносимо мучительно — последние минуты, подаренные жертве как надежда на спасение, наконец-то начало угасать, и так стремительно, что Девятая буквально ощущала, как Сила возвращалась усмирённым зверем в клетку. Тело охватила восхитительная лёгкость, мысли прекратили бешеную пляску, сердце успокоилось, перестало метаться пичужкой в силках. Всё закончилось, исчезло бесконечное возбуждение, исчезло волнение, исчезла ненавистная жажда. Сделалось так тихо, так спокойно, так безмятежно, остались лишь радостный щебет птиц, слабый шелест степи и жаркие поцелуи весеннего солнца. Истинное наслаждение!

Упав на траву рядом с остывающим телом, Девятая раскинула руки и вдохнула воздух, пронизанный благоуханием луговых цветов. От душистого аромата закружилась голова, по телу растеклась приятная нега. Какой же упоительный этот запах! Запах избавления, запах волнительной радости, запах предвкушения чего-то нового.

— Во благо, — произнесла она, прикрыв глаза. — Пожалуй, во благо своих можно.

Перед ней возник образ Сто Тридцать Шестого. Прерывистое дыхание, стук сердца, вкус поцелуя, который должен был стать для него предсмертным даром, а превратился в прощальный… или в благодарный? Внизу живота запульсировало щекочущим теплом, в груди вдруг гулко ухнуло, и Девятую рвануло во мглу, закрутило, сжало невидимой лапой, а когда дышать стало совсем невмоготу — отпустило, но только чтобы отшвырнуть её в поток видений, к которым она не была готова, и оттого голова закружилась ещё сильнее, а тело сковала ноющая боль.

Девятая увидела горстку путников, окружённых безжизненной землёй Пустошей, гряду скал, увенчанную Двойным Пиком. Солнце за их спинами — значит, идут на запад.

Короткая мысль, и вот она уже прямо перед ними, рассматривает их лица. Даниэл! Эти огненные глаза, эти сладкие губы… Рядом с ним двое: знакомый здоровяк и низкорослая девчонка с зелёными глазищами — Твин, кажется. Пятьдесят Девятая чему-то возмущалась, а Даниэл хмурился, покачивая головой.

«Что же ты делаешь в Пустошах, малыш?» — Девятая потянулась к нему рукой в желании прикоснуться к его коже, вновь ощутить его тепло. Порыв ветра взметнул к небу столб пыли, отбросив её в рыжую дымку. Марево пожирало всё вокруг, заслонило небо, солнце, горы, затем начало густеть и чернеть, превращаясь в вязкую смолистую тьму.

Девятая распахнула глаза и резко села, оглядываясь по сторонам. Всё тот же луг, всё то же пение птиц, далёкое блеяние осиротевшего стада. Что произошло? Она же разрушила связь, жажда исчезла, её нет. Получается, дело не в жажде? Но почему тогда она чует мальчишку? Как это возможно?

Внутренний голос язвительно шептал, что определённо возможно, раз это происходит, и что ответ ей прекрасно известен, но слушать его не хотелось. Даниэл нравится ей, чего лгать, её тянуло к нему, но это не было похоже на те чувства, испытанные ею однажды, и от которых до сих пор кололо в груди, стоило лишь вспомнить. Тогда что же это? Впрочем, чего гадать! Почему бы и не выяснить, раз появилась такая возможность, спешить-то всё равно некуда.

— Двойной Пик, значит? — Девятая улыбнулась. — Что ж, малыш, похоже, дороги наши всё же не разошлись.

Глава 21

— А это ещё кто? — Шестьдесят Седьмой вытянул шею, разглядывая кого-то вдалеке.

Морок наконец-то заткнулся и, звеня цепью, забрался на большой булыжник:

— Наши, что ли? Эй, Сорок Восьмой, глянь-ка, кто там?

А чего глядеть, и так понятно — прихвостни Севира припёрлись. Отвернувшись, Харо с невозмутимым видом принялся рассматривать ярко-синюю птаху, заливающуюся на ветке радостным пересвистом. Наглядится ещё на злорадные рожи, чего торопиться.

— Да что ты морду воротишь! — Шестьдесят Седьмой легонько пнул его по ноге. — Просят же посмотреть, трудно что ли?

— А то сами не знаете, — буркнул он, но всё же повернулся, куда указывал Морок — не отстанут же. Группа всадников послушно плелась за Спайком, рядом, спешившись, шагали двое: Керс и… Вороньи потроха! Видать, башку солнцем напекло.

Прищурившись, Харо всмотрелся в идущую рядом с братом девчонку. Твин?! Нет, это невозможно! Но глаза не лгали, он привык им доверять, хотя разум настойчиво твердил, что привиделось. Как она вообще выжила?! Раненая, в кромешной тьме, окружённая голодной стаей… Бред какой-то! И всё-таки это была Твин: тот же ровный нос, те же брови и уши торчком, тот же овал лица и номер над бровью. Она всё-таки выбралась каким-то чудом, будто сама Госпожа пощадила.

— Так что там? — с нетерпением спросил Морок.

— Жопа там, — Харо не мог оторвать глаз от бывшей подруги. До этой минуты ещё теплилась надежда, что пронесёт, что не всплывёт правда. Среди прибывших он ожидал увидеть кого угодно: Севира, Керса, да хоть саму Госпожу, но никак не Твин. Она должна была умереть, гиены её подери!

«Грёбаный ты неудачник, даже убить нормально не смог! Кретин. Так подвести Ровену, причём дважды… Пёс позорный, а ещё надеялся на что-то! Права была принцесса — ты полное ничтожество, пустое место, всего лишь рядовой скорпион, но даже в этом она явно тебя переоценила».

— Ну то, что жопа, и слепому видно, — проворчал Шестьдесят Седьмой. — Кто идёт-то, можешь нормально сказать?

— Керс с Триста Шестым… И Твин.

Морок ошеломлённо присвистнул.

— А ты, часом, глюк не словил? — не поверил Нудный. — Она ж в туннеле сгинула.

Лучше бы это был глюк, потому что теперь шансов вернуться за Ровеной меньше, чем отрастить себе нос.

Подъехав к лагерю, прибывшие отпустили лошадей пастись, а сами, сухо поприветствовав собратьев, расселись