Шрифт:
Закладка:
К юрте, в которой покоилось тело Тэв тэнгэра, приставили стражника; ее дымник был наглухо задернут кошмой, а дверь приперта. На рассвете третьего дня с дымника спала кошма, и тело Тэв тэнгэра бесследно исчезло. Удостоверившись, что в юрте нет останков Тэв тэнгэра, доложили об этом Чингисхану»[831].
Обратившись к своим подданным, Чингисхан объяснил случившееся строго с позиций тэнгрианства: «Когда [Тэв Тэнгэр] стал говорить лишнее, вмешиваться во все и повел себя спесиво и заносчиво[832], когда он «на меньших моих братьев руку поднял, наветами раздор посеять вознамерился меж нами»[833], тогда я понял, что он — «обманщик и фальшивый человек»[834].
За прегрешения свои он у Небесного Владыки впал в немилость, а за преступные деянья — жизнью поплатился. И потому Всевышний Тэнгри унес с собою и дух его, и тело навсегда!»[835]
Комментируя обращение Чингисхана к своим подданным, Б. Я. Владимирцов писал: «Словами же этими Чингис совершенно определенно указывал, что Всевышний Тэнгри покровительствовал и покровительствует ему, его роду и готов наказать всякого, кто вздумает подняться против монгольского хана или его родичей…»[836]
Расправа с прославленным шаманом послужила наглядным уроком всем. «Тэв Тэнгэр был последним соперником, с которым Чингисхану пришлось столкнуться среди племен степи. Все, чем он не мог управлять, он уничтожил. Он нейтрализовал влияние своих родичей, истребил аристократические кланы и перебил соперников-ханов, смешал древние племена друг с другом и, наконец, позволил убить самого могучего шамана во всей степи… Приверженцы Чингисхана тоже по-своему поняли произошедшее: их хан не только обладал несравненной военной силой, но и силой духовной, большей, чем у самого сильного шамана…»[837]
Если же Чингисхану впоследствии все же приходилось «обращаться к гадателям и ворожеям, он всегда умел удержаться в определенных границах, никогда не подчинялся их влиянию, раз видел, что указания гадателей и его собственное суеверие идут против здравого смысла, против планов и целей, сделавшихся для него самыми жизненными»[838].
Именно таким образом строились его дальнейшие отношения не только с шаманами, но и с представителями других конфессий, с помощью которых ему легче было реализовать сформулированную им для себя, а затем и завещанную сыновьям, цель: «Если хочешь подчинить себе множество людей, прежде всего стать властителем их душ; люди никуда не денутся, если ты покорил их души»[839].
Однако понимая, что достичь этой цели будет не так просто, а также памятуя о том, как под крыло Тэв Тэнгэра «стекались монголы девяти наречий», покидая свои тысячи, сотни или десятки, Чингисхан после расправы над шаманом-злоумышленником добавил в «Книгу Великой Ясы» ясу о строгом запрете подданным уходить из тысяч, сотен или десятков, к которым они приписаны, в другое место и наказании за это:
«Никто из тысяч, сотен или десятков, к которым он приписан, не смеет уходить в другое место или укрываться у других, и никто того человека не должен к себе допускать, а если кто-либо поступит вопреки этому приказу, то того, кто перебежит, убьют всенародно, а того, кто его укрыл, ввергнут в оковы и накажут. Посему никто чужого к себе допускать не может.
К примеру, если будет царевич, то и наималейшего звания человека к себе не пустит и от нарушения ясы воздержится»[840].
После того, как Чингисхан покончил с Тэв Тэнгэром и его приспешниками, «пренебрегавшими обычаем (ёс. — А. М.) и законом (яса. — А. М.), соображениями разума и обстоятельства, и по этой причине становившимися противниками управителей государства», эта «его (Чингисхана. — А. М.) чрезвычайно строгая Яса водворила у них порядок… Его летовки стали местом веселия и забав, а зимние стойбища бывали соответствующими и подходящими [своему назначению]»[841].
«С тех пор, — писал Г. В. Вернадский, — в особые книги стало заноситься распределение народа по тысячам и сотням, т. е. между «тысячниками» и «сотниками» (и территория проживания и кочевий каждой «тысячи». — А. М.). Это свидетельствовало о том, что империя Чингисхана основана была на всеобщем прикреплении населения к службе государству. Каждый имел свое определенное место в войске или податном участке, и с этого места он не мог сойти»[842].
Глава восемнадцатая
«…я домогаюсь их крови, лишь мстя…»
(1210–1216 гг.)
«О, Господь извечный (Всевышний, Вечный Тэнгри. — А. М.), ты знаешь и ведаешь, что ветром, (раздувшим) смуту, был Алтан-хан, и начало распре положил он… Я же домогаюсь их крови, лишь мстя (им). Если ты считаешь, что мое мнение справедливо, ниспошли мне свыше в помощь силу и (божественное) вспоможение…»
Ранее, говоря о враждебном внешнем окружении тогдашних владений Чингисхана, мы не упомянули о главном враге монголов — чжурчжэньской империи Цзинь.
Но прежде чем перейти к рассказу о взаимоотношениях Великого Монгольского Улуса Чингисхана и империи Цзинь после 1206 года, вернемся на столетие назад, дабы оживить в памяти историю отношений монголов и чжурчжэней и понять реальные причины той лютой ненависти и жажды мести, которую испытывали монголы и, естественно, Чингисхан, к империи Цзинь.
В XII веке вождь племени (чжурчжэней. — А. М.) Ваньгинь Агуда объединил все родственные чжурчжэньские племена народа маньчжуро-тунгусского происхождения, и в 1115 году на территории теперешней Маньчжурии и северо-восточной части современного Китая образовал империю Цзинь, «Золотую державу».
Чжурчжэни с момента создания своего «Золотого государства» (1115 г.) вынашивали планы завоевания всего Китая. В 1125–1126 годах они повергли державу киданей и китайское государство Северное Сун, перенесли столицу в город Жунду, после чего направили свои главные военные силы на юг, против китайской державы Южных Сунов.
В результате в конце XII — начале XIII века Китай (в нашем нынешнем понимании) был разделен на три государства: империю Цзинь; тангудское государство Си-ся, которое в 1209 году признало сюзеренитет Великого Монгольского Улуса; и, наконец, государство Южных Сунов, названное так по имени собственно китайской династии Сун, в нем правившей.
Развитие чжурчжэньского государства Цзинь.
В отношении северных соседей, кочевых монголоязычных и тюркских племен, чжурчжэнями «применялась двойственная политика. Путем подстрекательских действий они стремились посеять рознь среди кочевников и не допустить их политического объединения. В противном случае чжурчжэней могла постичь участь киданей и северных сунов быть разбитыми новым союзом кочевых племен. С другой стороны, чжурчжэни для укрепления своего господства
