Но при всем том она не могла позволить прошлому захлестнуть ее. Ее мальчики, Дэнни и Оскар, не имели к политике никакого отношения. Прайс шутила, что, когда она говорит о бурных событиях своей молодости, им кажется что это было очень давно – в «каменном веке». После целой серии убийств на национально-религиозной почве в 1998 году Стефан Ри замечал: «Все так привыкли к состоянию войны, что не могут уже представить ничего иного». Прайс пыталась примирить себя с мирным процессом. Мэкерз основал журнал под названием «Бланкет» (The Blanket), в котором печатались недовольные республиканцы, и Прайс стала регулярно писать туда статьи. В ее колонку часто помещали ядовитые письма, адресованные непосредственно Адамсу, или рассуждения о нем. «Джерри Адамс так мягко стелет, утверждая, что нет оснований для паники: «Все пройдет, вы же знаете», – писала она в 2004 году, снова ссылаясь на слова Адамса. – ИРА распустят… оружие замуруют в бетон… Некоторые получат должности в сфере политики, другие – иную, но хорошую работу (типа работы в сообществе), кто-то пойдет управлять магазинами, таксисты – водить, будут и бандиты, и мошенники. Так устроен мир».

Как и Брендан Хьюз, Прайс размышляла о республиканских мучениках. Она набрасывалась с критикой на предположения Адамса о том, что если бы Бобби Сэндз был жив, то он бы стал политиком. «Бобби говорил нам, что он совершенно не думает о мирном процессе, – писала Прайс. – Я часто спрашиваю себя, что бы сейчас говорили от моего имени, если бы тогда в Брикстонской тюрьме голодовка дошла до ее логического завершения? Под какими фразами в Соглашении Великой пятницы я бы могла подписаться?» (Так случилось, что семья Сэндза с негодованием обратилась к Шинн Фейн, протестуя против использования его имени и фотографий в кампании по сбору средств, и потребовала прекратить это.) Прайс с горечью отмечала, что в прежние времена Адамс, выступая перед республиканской аудиторией, упоминал имя ее святой тетушки Брайди. Сама она часто думала о Смуте. «За что мы убивали? – спрашивала она себя. – И за что мы умирали? Что это на самом деле было?» Часто она видела Адамса во сне.

И при всем том она страшно гордилась своей бурной жизнью. Когда в 2003 году ее посетила американская студентка Тара Кинен, Прайс сказала: «Мне хочется думать, что я являюсь наглядным примером того, как глубокая вера способна вывести любого обычного человека за пределы и ограничения – как физические, так и умственные». Она говорила так, будто была каким-то выносливым спортсменом, а не бойцом. «Обычный человек способен реагировать необычно, – продолжала она. – Это как женщина, которая может поднять автомобиль, чтобы спасти своих детей. Никто из нас не знает пределов своих возможностей».

Когда Мэкерз рассказал Прайс о Белфастском проекте, она согласилась принять в нем участие. Они встречались в ее доме и беседовали часами. Мэкерз включал запись, и женщина с гордостью говорила о своем республиканском происхождении, о радикализме в подростковом возрасте во время движения за гражданские права, о террористической миссии в Лондоне, о годах, проведенных в тюрьме, о голодной забастовке.

До начала одного из интервью Прайс сказала, что хочет рассказать о своей роли в исчезновении Джин МакКонвилл. То, что в Бостонском колледже для проведения интервью выбрали именно Мэкерза, определялось не чем иным, как его объективностью. Он сам был из того же сообщества, что и люди, с которыми он беседовал. Прайс давно стала его хорошим другом. Она была на его свадьбе с Кэрри. Одетая в сверкающий золотистый наряд, она, обняв Брендана Хьюза, позировала для фотографа. Когда у Мэкерза родился сын, Прайс согласилась стать крестной. А сейчас, когда Прайс объявила о своей готовности раскрыть один из самых ужасных секретов времен Смуты, Мэкерз понял, что колеблется, стоит ли включать диктофон. «Как историк, я в этом заинтересован, – признался он Прайс. – Но как друг, Долорс, я хочу предупредить тебя. У тебя дети. Если ты замешана в исчезновении МакКонвилл, на твоих сыновей падет каинова печать».

Когда Мэкерз нажал кнопку «Запись», Прайс решила все же ничего не говорить об этой истории. Посылая записи и листы с текстами Долорс Прайс в Бостонский колледж, он пометил их буквой «Н». Никаких упоминаний о Джин Конвилл они не содержали.

– Я огорчен, – признавался Мэкерз позже. – Она последовала моему совету.