Шрифт:
Закладка:
Захар поерзал на доске, у него возникла слабая эрекция. Дождь прекратился, но капли продолжали скатываться с листьев и стучать по капюшону. Кое-что удалось собрать во фляжку.
– Видишь, – бросил он призраку Геныча. – Видишь, кто оказался на высоте? – Двусмысленность последней фразы заставила его усмехнуться. – Я могу дышать, лизать листья, пердеть. А что можешь ты? Гнить?
Хряк поднял огромный, неправдоподобно длинный с горбинкой нос и принюхался. Треугольные раскосые глаза сосредоточились на человеке. Захару стало не по себе от разгорающегося в глубинах кабаньего черепа сатанинского огня. Волосы на руках стали дыбом, эрекции как не бывало.
– Сука, полезай в дедову рукавичку, – с пораженческой злостью сказал Захар, вспомнив сказку. – Собаки на тебя нет.
Впрочем, он сомневался, что у любого, даже самого крупного пса будут хоть малейшие шансы против этого дьявольского отродья.
«Бойся меня», – попытался внушить кабану Захар, и тут же, как о чем-то обыденном, подумал: «У меня едет крыша». Как ни странно, эта мысль его успокоила. Сумасшедшим ведь проще: всегда можно сбежать в вымышленный мир, слезть с дерева реальности.
«Я – андский волк, – телепатически послал следом Захар. – Я – бурый медведь, который переломит твой сраный хребет».
«Я – карабин, который продырявит твое сердце…»
Хряк шевельнул мохнатыми, стоящими торчком ушами, поднялся и через минуту уже чавкал, хрустя скорлупой, у соседнего дуба. Штопор хвоста покачивался туда-сюда.
Захар снял ботинки, развесил носки, чтобы просушить.
Он снова подумал о бывшей жене: надо будет найти эту суку и глянуть, как и с кем она обустроилась. Городская пташка – тьфу! Он обязательно ее навестит, когда выберется из этой передряги. Если выберется.
Солнце валилось за зенит.
Захару казалось, что он торчит на дубе неделю, а то и месяц. Он вытряс из фляги жалкие крохи дождя, затем сорвал блестящий лист, вылизал. Сорвал другой.
Когда пропал Геныч, в отношения с женой вернулись утерянные оттенки. Ненадолго. Лариса ушла. Был ли Геныч причиной их развалившегося брака? Захар не знал. Символом другого, лучшего мужчины – да: сначала живым, потом мертвым, и хватит об этом.
Ему зверски приспичило по-большому, но он терпел. Вот уж дудки, он не собирается…
Через час Захар потоптался на доске-сиденье голыми ступнями, стянул штаны и принялся в гротескной позе справлять нужду. Он не хотел думать, как смотрится с земли. Папа, мама, там дядя на ветке какает!
Публичный унизительный акт стал последней каплей. Не хватало только подрочить при кабане. А потом перегрызть себе вены.
«Хватит!»
Хватит ждать манны небесной, уверяя себя, что секач рано или поздно уберется восвояси. Нельзя сидеть сиднем. Никто не придет, чтобы его спасти. И даже если сюда забредет другой охотник – каковы его шансы против хряка?
Он должен слезть с этого сучьего дуба и драпать во весь опор.
Тогда он умрет.
Скорее всего, но не точно. А с каждым проведенным на дереве часом он будет только слабеть, так чего тянуть. Кабаны очень пластичны, но прямолинейны – и еще посмотрим, кто выйдет победителем в салочках между деревьями.
Секач шумно трапезничал.
Захар надел носки, зашнуровал ботинки и глубоко вдохнул. Он не видел, как замер хвост хряка, как зверь медленно повернулся, а его раскосые глаза налились кровью. Охотник посмотрел вниз, только спустившись на несколько веток. Увиденное едва не расшибло его рассудок.
Кабан стоял на задних ногах, под светло-рыжим подшерстком перекатывались волны мышц, пенис животного – красная, полуметровая, закрученная винтом змея – вязко балансировал в воздухе. Зверь оглушительно завизжал, и Захар завизжал в ответ. Его голова словно превратилась в истеричный колокол. Захар никогда не испытывал столь сильного страха. Трезвость мышления и решительность испарились.
Хряк сделал несколько вполне уверенных шажков, упал на передние ноги и что есть мочи заголосил. Захару показалось, что секач проревел: «Захар». Кожа на затылке съежилась.
Разумеется, показалось. Кабаны не умеют говорить. Визжать, гудеть, хрюкать – да; издавать звук «ду-ду-ду» или «о-о-о», которое можно принять за «хо-хо-хо», но не более. Он просто ослышался, додумал. Говорят ведь, что самым приятным словом для слуха человека является его имя, а тут, похоже, обратный эффект: мерещится, что все против него – и секач, и сам лес. Все дело в шалящих нервах, потому что…
Хряк вел себя чертовски пугающе.
Захар запаниковал.
Что это было? Что, к чертям собачьим, это было?! Кабаны ведь не ходят на задних ногах? Медведи, но не кабаны!
«А еще они не умеют говорить».
Захар прижался к стволу и закрыл глаза.
Всему есть рациональное объяснение, всему. Секач точил о дерево клыки, затем взобрался передними ногами по стволу, оттолкнулся и… Что-то в таком духе.
Зверь рявкнул «Зхрррхррр»?
Нет. Он – демон, дух леса – прокричал: «Захар!»
Захар принялся орать и размахивать руками, при этом опасно раскачиваясь на ветке. По лицу текли слезы. Он швырял в секача патронами из подсумка, словно надеясь, что они взорвутся от удара о толстую тугую кожу. Несколько патронов по чистой случайности действительно угодили в его мучителя, но кабан лишь ухнул пересмешничая.
Припадок продолжался довольно долго, начало темнеть. Сутки в плену. В какой-то момент Захар начал взбираться: сначала к месту засидки, затем выше. Ветви делались тоньше, ненадежнее, в просветах дрожали звезды. Чем ближе к вершине, тем невнятнее становилось его бормотание. Он ломал побеги, звал на помощь, раскачивался на сузившемся стволе. Ветер принес с юга запах сосновой смолы, но Захар не отличил его от вони собственного тела.
Он не помнил, как снова оказался на доске.
– Я в порядке, в порядке, – твердил Захар, раскачиваясь взад-вперед.
Ему удалось успокоиться.
«Думай, думай, думай!»
О чем? Он в ловушке. На, мать его так, жертвенном столбе!
Он снова заплакал.
Прежде чем привязать себя к
