Шрифт:
Закладка:
При очном знакомстве выяснилось, что Салтыков действительно обладает мощным природным голосом — что называется, от бога. Возможно, в его вокале не было определенной идеи, возможно, не было внутреннего содержания и выдающейся личностной энергетики, но его голос мог зацепить любого.
«В момент встречи с Салтыковым я экспериментировал с композицией “Миллионный дом”, перекладывая ее в разные тональности, — вспоминает Скиба. — Первоначально она задумывалась в до миноре, однако до минор мне было не вытянуть по вокальным данным. Вместе с тем именно в до миноре эта песня звучала наиболее оптимально. Тогда я позвонил Салтыкову и поинтересовался, сможет ли он взять голосом верхнее “до”. Витя пообещал попробовать, и из глубины комнаты раздался какой-то крик. Затем Салтыков подошел к телефону и радостно заявил: “Слушай, я даже «ре» возьму!” И когда через час он приехал ко мне и взял эту ноту, стало понятно: “Все, это — хит”».
Процесс превращения «Миллионного дома» из скромной романтичной песенки в супершлягер начала 1980-х наиболее ярко отражал творческую кухню «Мануфактуры». В группе стало вырисовываться классическое сочетание фронтмена-вокалиста и «серого кардинала». Скиба делал всю «теневую экономику» — музыку, тексты, эстетику, а Салтыков в кульминационные моменты своим мощным вокалом умел поставить завершающую точку.
«Некоторые композиции Салтыков делал настолько сильно, что меня во время репетиции дрожь пробирала, — вспоминает Скиба. — Просто вбивало в стол гвоздями. Я понял, что Салтыкову необходимо работать в верхнем диапазоне частот, там его суть — от «ля» до «ре». И если его туда грамотно и философски направить — все, туши свет».
...Опьяненная успешным предварительным прослушиванием в рок-клубе, «Мануфактура» с удвоенной энергией начала готовиться к майскому рок-фестивалю. В азарте музыканты напрочь забыли о планировавшейся записи. Осознание того, что через пару месяцев состоится воинский призыв и группа прекратит существование, подстегивало ее участников и стимулировало мышление.
Основной находкой, предложенной «Мануфактурой», было многоголосие. В то время почти никто из отечественных рок-групп не пел в два или три голоса. А у «Мануфактуры» в большинстве композиций основной вокал раскладывался между Скибой и Салтыковым на два голоса, к которым эпизодически подключался Матковский. Именно это сочетание трех, в принципе, непрофессиональных голосов создавало характерное «мануфактурное» звучание — очень лиричное и искреннее.
Еще одним моментом, определяющим лицо группы, была продуманная драматургия программы. Все песни были связаны между собой сюжетной линией и воспринимались слушателями как цельный мини-спектакль. Шоу «Мануфактуры» начиналось с того, что в поисках утерянной мечты главный герой попадает на вокзал, в котором люди ожидают не столько отхода поездов, сколько новых поворотов судьбы. Затем условный герой окунается в рутину городских дел, бесцельно бродит по Невскому «мимо цветных огней», рисует на стекле какой-то рисунок и незаметно для окружающих вселяется в него. Он строит собственный сказочный дом — пусть в облаках, но зато по-своему.
«В этой программе была идея «эскапизма» — ухода от реальности в мечты, по-своему очень чистая, — рассказывает Олег Скиба. — Мне не хотелось ничего ломать, а хотелось чего-то большего и лучшего. В этих песнях нет вымысла. Это реальные мысли, которые преследовали меня каждый день».
Я знаю так мало
И все, что осталось от прожитой жизни
Растерялось — как порой теряется во мраке свет
И странно пустует в суровом молчании
Мой дом из бетона и отчаяния
И я заполнен этой пустотой.
Когда на концерте звучала эта песня, в зале внезапно выключался свет. Салтыков брал свое коронное верхнее «до» и быстро поднимался вверх по заранее приготовленной лестнице. Затем включался прожектор, и публика видела певца уже на пятиметровой высоте. На глазах у изумленного зала человек отрывался от земли.
...Хотя «Мануфактура» выглядела вопиюще чужеродно в рок-среде, решением жюри она заняла на фестивале первое место. Из массы комплиментов, обрушившихся на слегка растерянных двадцатилетних ребят, наиболее конструктивным оказалось предложение Андрея Тропилло о немедленной записи альбома. Тут-то музыканты «Мануфактуры» и вспомнили о первоначальной идее проекта.
Времени было в обрез, так как до ухода в армию оставались считанные недели. Оказавшись на вершине полуподпольного Олимпа, Скиба и Матковский попытались повернуть ход истории вспять и избежать призыва на службу. К сожалению, их документы ушли в военкомате слишком далеко и остановить процесс уже было невозможно. Поэтому, попав в студию, «Мануфактура» в типичном рок-н-ролльном цейтноте стала фиксировать свою фестивальную программу на два советских магнитофона.
Инструменты записывались без искажений и обработок — чистый рояль, сентиментальный саксофон, акустическая гитара. Кондрашкин, правда, слегка пытался усложнить всем жизнь, видоизменяя ритм, но зато Рахов был на высоте. По предварительным гармониям он играл завершенные соло — в нужном настроении, в нужном месте, а затем укладывал саксофон в футляр и уходил на репетицию «Странных игр».
Несмотря на то что перед музыкантами стояли подставки с нотами — зрелище, крайне редкое в студии Тропилло, — вся программа была сыграна чуть ли не с закрытыми глазами, легко и непринужденно. Сам альбом воспринимался как меланхоличный поп — умная музыка для дорогого бара, с очень аккуратной дозировкой инструментов: вкусной бас-гитарой, мягкими тарелками и «зевающим» саксофоном. Спокойствие. Нежность. Романтизм. Выветривание суеты и размягчение душ. Общее впечатление не портили даже пресловутые вторичности — клавишные партии в духе Supertramp в «Черно-белом мире», белый реггей «Невского проспекта» и частое использование стинговских приемов в мелодике песен.
...Проблем в студии было, собственно говоря, две. Из-за летней сессии на запись не смог явиться Перетяка, и периодически пропадал из Ленинграда работавший проводником на железной дороге Салтыков. В итоге партии вокала дописывались в июле в американском вагоне MCI звукорежиссером Виктором Глазковым — в одной компании с «Аквариумом» и «Странными играми».
«От этой сессии у меня остались очень светлые воспоминания, — говорит Глазков. — Первое впечатление — мальчишки перед армией, смешные и очень наивные. Вечно обиженный Матковский, который занудно спрашивал: «А почему пишется только “Аквариум”?» Салтыков, который орал на «Миллионном доме», словно марал во время случки. И, конечно же, Скиба. Я не знаю, понимает Олег это или нет, но ему за «Черно-белый мир» надо ставить памятник. Для парня в двадцать лет это — шедевр. Как именно он это спел и как именно он это подал».
По мнению самого Скибы,
