– А зачем нам это чертов беглец? – сняв шлем, князь Шварн Данилович пригладил окладистую бороду левой рукой. – Что, без него не обойдемся? Пусть себе бегает, кому он теперь нужен-то?

– Дауманатас – язычник, а язычники мстительны, – перекрестясь, напомнил Войшелк. – К тому же он убил моего отца и братьев.

– Этого нельзя простить! – тут же заявил Гердень. – Поймаем! Раз так хочешь – обязательно поймаем, мой князь. Поймаем и казним. Никуда он от нас не денется. Никуда.

Довмонт со своими людьми остановились на ночлег на краю большого болота, тянувшегося до самых полоцких земель. Выставив охранение, разложили небольшие костры – согреться, отдохнуть, приготовить пищу. Пока не стемнело, ловили в протекавшем невдалеке ручье рыбу да охотились на боровую дичь. Вот эти охотники-то и наткнулись на лесной дорожке на одинокого странника – седобородого монаха с посохом, в черном клобуке и длинной сермяжной рясе, подпоясанной пеньковой веревкой. Странник показался воинам подозрительным – вдруг да лазутчик? Хоть и говорит, что монах, паломник… да что же, прикажете всякому верить? Сразу убить… тоже как-то нехорошо. Пусть уж лучше князь рассудит, бояре.

– Я знаю, кто ты, – стоя перед кунигасом, монах смотрел прямо, без тени заискивания и страха. – И знаю, куда вы все идете.

Сидевший на старом пне Довмонт недобро покривил губы:

– Не слишком ли ты много знаешь для скромного путника? И очень интересно – откуда? От кого?

– Отсюда, – прислонив посох к росшей рядом рябине, путник с улыбкой постучал себя по голове. – Достаточно просто подумать. Вспомнить – кого это недавно выбили из Утены, из Нальшан? Конечно, тебя, Довмонт-княже.

– Ну… пусть так, – кунигас погладил рукоять меча и прищурился. – А мой путь откуда тебе известен? Тоже из головы?

– Тоже, – кивнул монах. Он по-прежнему смотрел на князя без всякой опаски, разговаривал словно бы с равным. Седая борода, длинные седые космы, перевязанные тонким кожаным ремешком, смуглое морщинистое лицо и светлые, чуть навыкате, глаза, сверлившие собеседника пристальным, но спокойным взглядом.

– Я много странствовал по Литве, Довмонт-князь, и много о тебе слышал.

– И что же ты слышал?

– Слышал, как ты разбил рыцарей у озера Дурбе, слышал, как ты воевал, как мудро правил… и как стал жертвой предательства, – глянув на князя, паломник неожиданно приосанился, светлые глаза его вспыхнули… и тут же погасли, словно бы странник собирался сказать что-то важное, но вот раздумал.

– Тебе и людям твоим нужно пристанище, – чуть помолчав, продолжил монах. – К рыцарям ты не пойдешь, к полоцким князьям, союзникам Войшелка – тоже. В Новогрудке – твои враги. Остается Псков… или Новгород. Но до Новгорода далеко, а Псков – рядом.

Даумантас расхохотался:

– Мудро мыслишь, старик. Позволь узнать твое имя?

– На Псковщине и на Литве, и много еще где, меня зовут брат Симеон. Симеон-странник, – паломник горделиво выпятил грудь и вдруг резко понизил голос: – Хочу просить тебя о помощи, Довмонт-князь.

– О помощи? Тебе нужна помощь?!

Кунигас удивленно вскинул брови и покачал головой.

– Не мне, – мягко возразил Симеон-странник. – Твои враги захватили псковских витязей из отряда Тройната. Их принесут в жертву сегодня ночью. В Нальшанах. В капище.

– И что мне за честь вырывать жертвы у наших богов?! – привстав, гневно спросил Довмонт.

Монах не повел и бровью:

– Не у богов, а у твоих врагов, князь! Это ведь они что-то просят. Явно невыгодное тебе. К тому же – если ты выручишь псковичей…

– Я понял тебя, старик, – кунигас обернулся к Любарту и другим боярам, стоявшим у него за спиной и внимательно слушавшим каждое слово. – Что скажете?

– Думаю, монах прав, – тряхнув темной шевелюрой, высказался за многих Любарт. Выглянув из-за плеча боярина, Гинтарс тоже хотел что-то сказать, да постеснялся В конце концов, не его спрашивали, а бояр да видных воинов. Сопленосым слова не давали… пока.

Против никто не высказался. Все понимали – этот странный старик прав. Если освободить псковичей, прийти во Псков не с пустыми руками… Да еще посчитаться с врагами, оставить их без жертв…

– Собирайте отряд, – решительно приказал князь. – Лучших воинов. Я сам отправлюсь во главе.

Бояре и воинские слуги тотчас же бросились исполнять приказанное, да и сам Довмонт поднялся с пня, подзывая Гинтарса – нужно было поскорей облачиться в доспехи.

Брат Симеон, однако же, не уходил, стоял рядом. Хотя куда ему было идти-то? Только ждать оставалось.

– Ты хочешь сказать что-то еще? – тем не менее кунигас обернулся. – Так молви… Тем более – ты ведь не просто так шлялся по лесу на ночь глядя, старик?! Меня искал? Признайся!

– Искал и нашел, – не стал упираться странник. – И ты сделаешь теперь, что должно.

– Ты был в этом уверен?

– Да.

– Но… я же верю в наших старых богов, а ты – христианин, православный, – кунигас усмехнулся. – Не страшно просить язычника?

Монах посмотрел ему прямо в глаза… и, казалось, заглянул в глубоко в душу. Что-то обожгло Даумантаса, что-то всколыхнулось в его заблудшей душе… впрочем, в не такой уж и заблудшей…

– Ты не совсем язычник, – не отрывая взгляда, тихо промолвил брат Симеон. – Скажу более – и не совсем князь… Я… я не понимаю – кто ты? Не могу разглядеть. Всех людей вижу, а тебя – нет. И это очень странно. Странно… Но ты поможешь, я верю. Я знаю.

– Хватит болтать. У нас мало времени.

Кивнув монаху, кунигас направился к своему шатру, разбитому на опушке леса.

Вскоре отряд был собран. Две дюжины всадников на быстрых конях. Витязи, не ведающие страха. Нетерпеливо перебирали копытами кони, воины, в ожидании схватки, азартно потирали руки.

– Я покажу дорогу, – метнулся монах.

Любарт и молодые бояре захохотали в ответ:

– Мы знаем там все пути-дорожки, старик.

– Тогда поторапливайтесь, – подъехав, Довмонт оборвал смех. – Мы должны быть в священной роще уже в полночь.

Подгоняя коней, воины ехали быстро, спешили. Кунигас, в легкой короткой кольчуге и в одном лишь подшлемнике, скакал впереди, не обращая внимания на хлещущие по лицу ветки. Смеркалось. Дорога шла вдоль опушки, потом – по берегу неширокой реки. Подмораживало, в темнеющем небе висела луна и мерцающие золотом звезды. Желтые и красные клены, золотистые ивы, тронутая охрой ольха – все это казалось сейчас одинаковым, серебристо-синим.

Дышалось легко, радостно. Не только князю – всем. Будущее уже больше не казалось таким уж беспросветно-унылым. Да уж, если освободить псковичей… а заодно и насолить врагам! Поссорить их с могущественными богами.

Монах тоже напросился в поход. Ему дали коня по приказу князя… князя, в котором уже просыпался некто иной. И не просто просыпался, а уже мог действовать… хотя бы понемногу, чуть-чуть.

– Предлагаю свернуть к роще пораньше, еще у реки, – верный Любарт догнал кунигаса на повороте. – Вдруг этот старик попытается заманить нас