— Работает, как швейцарские часы. Видимо, неисправны тормоза. Придется повозиться.

— Я тоже так думаю.

— Эй ты, лопоухий, пошевеливайся! — крикнул механик ученику. — Тащи скорее домкрат! — Он повернулся ко мне: — Извольте посмотреть! Парню всего шестнадцать лет, его так и распирает от избытка сил, а он еле шевелится. Я даже не знаю, что будет с этими парнями, когда они подрастут…

Механик занялся машиной, а я вернулся в конторку. Там какой-то мужчина расплачивался за ремонт.

— Техосмотр — девяносто форинтов, — считала Пулаи, — регулировка зажигания — шестьдесят форинтов, всего…

— Сколько?! — удивился заказчик. — Регулировка зажигания шестьдесят форинтов?! Да ваш механик только дотронулся ключом до прерывателя тока…

— Господин, я беру с вас строго по таксе. Любая работа должна быть оплачена, в том числе и осмотр машины механиком. Мы что же, по-вашему, живем одной любовью?..

Через минуту мы с хозяйкой мастерской снова остались вдвоем.

— А я ведь, собственно говоря, давно хотел навестить вас, госпожа.

— И почему же не заехали?

— Да все дела да заботы… родственники болели…

— «Шкода» все же привела вас ко мне.

— Да, когда что-нибудь случается, человек сразу же находит нужного ему человека… У вас много работы, так что я не буду отвлекать вас.

— Что вы, что вы! У меня время есть! — запротестовала хозяйка.

— У вас можно курить?..

— Вам можно, в порядке исключения. А вообще-то, я терпеть не могу табачного дыма.

— Тогда я не буду.

— Курите спокойно, я вам говорю.

Обычно, когда я ездил в Будапешт, в больницу к врачам или в министерство, я всегда брал с собой несколько пачек хороших сигарет. И на этот раз у меня были импортные сигареты.

Я закурил и задумался. У меня было о чем поговорить с вдовой Пулаи, и потребность в этом разговоре уже давно не давала мне покоя. Каллаи, работавший врачом в больнице, лечил Петю. Об этом мне сказала сама Пулаи. Когда это было и почему? Обычно военного летчика осматривают и лечат только военные врачи. Быть может, это было давным-давно? Но тогда Каллаи еще не был врачом и не имел практики. Я решил осторожно расспросить об этом мою собеседницу, чтобы не вызвать у нее подозрений.

Начал я этот разговор издалека.

— Как-то я прочел в газете заметку о несчастном случае с моторными лодками… Если вы не против…

Вдова Пулаи подняла голову, сняла темные очки, провела ладонью по лбу. Ей было лет пятьдесят, может, даже больше, и все же, несмотря на годы, она была еще довольно привлекательной женщиной.

— Видите ли, мне многое пришлось пережить… И так давно все это было, что я могу уже спокойно говорить об этом… Прошло целых пять лет… Теперь я уже не расстраиваюсь, когда меня спрашивают. Больше всего меня огорчило то, что на похороны мужа, кроме Моравеца, никто не пришел.

— Меня тогда не было в Венгрии. Об этом случае я узнал всего лишь полгода спустя… и то совершенно случайно…

— Не о вас речь. Мне было очень обидно, что не пришел Шагоди. А знаете, как часто он у нас бывал! Даже собирался жениться на Кате. А когда муж разбился и обгорел… Словом, когда мы сделались частниками и купили эту мастерскую, Шагоди исчез.

— Я об этом ничего не знал… Когда мы поступили в летное училище, за Катей ухаживал один парашютист…

— Было дело, но парень скоро разбился. Во время прыжка у него не раскрылся парашют. А потом за ней стал ухаживать Шагоди. Он уже учился в училище. Любопытно то, что муж, который прекрасно разбирался в людях, предупреждал Катю… Но где там! Я тоже когда-то была девушкой и знаю, что такое любовь… Катя же так влюбилась в этого Шагоди, что и представить себе трудно. Неужели вы не знали об этом?

— Впервые слышу.

Я не сказал бедной женщине, что где-то в глубине души у меня давно жило подозрение, что между Катей и Роби Шагоди что-то было. Ничего конкретного я не знал. Просто подозревал. А теперь вот, оказывается, все это было на самом деле. Настроение у меня сразу же испортилось. Я курил сигарету за сигаретой.

— Видите ли, я могу понять вашего Шагоди, — продолжала женщина. — Все мы люди. Он не хотел портить свою анкету… Связать свою жизнь с дочерью мелкого частника… А что скажут в отделе кадров?.. А в штабе ВВС?.. Одно дело — породниться с инженером Пулаи, работающим на металлургическом комбинате, а другое — с частником Пулаи. Возможно, на месте Шагоди я поступила бы точно так же.

— Да он — самая настоящая свинья!

— Свинство его заключалось не в этом, господин майор, а в том, что он, мерзавец, не изволил явиться на похороны мужа, а он-то был тогда здесь, в Венгрии.

— Может быть, он боялся встречи с Катей?.. Человек неохотно ходит к тем, кто знает о его свинстве, или, иначе говоря, туда, где он напакостил.

— Боялся? — Пулаи поправила очки. — Уж не думаете ли вы, что его связь с Катей на этом кончилась? Шагоди принадлежит к типу мужчин, которые оказывают на женщин чрезвычайное влияние. Вам, мужчинам, непонятно, вернее, это может понять только тот мужчина, который обладает этой способностью, я бы сказала, имеет власть над женщинами.

— Не сердитесь, но я действительно не понимаю этого.

— Оно и понятно. Вы ведь совсем другой человек. — Вдова Пулаи засмеялась. — Ну да все равно, вы правы, главное — не в этом. Дело в том, что Катя не могла забыть Шагоди. Хотя и пыталась. Этот человек имел над ней власть. Словом, Кати он не боялся. Просто-напросто мой муж был ему уже больше не нужен. Вот он и не счел нужным прийти на похороны мужа.

В этот момент до меня дошло, что вдова Пулаи ненавидит Шагоди жгучей ненавистью.

«Может быть, эта ненависть и наложила свой отпечаток на мнение жены Пулаи о Шагоди?»

— Думаю, мне нужно будет поговорить с ним, — сказал я. — Такого Шагоди я не знаю.

— Это уже ваше личное дело. Извините меня, пожалуйста, я на минуточку отойду. Посмотрю, как там у механиков идут дела. Приходится постоянно следить за рабочими, а то беда. Вот и Чудли уже давно должен закончить ремонт «мерседеса», а все еще копается.

Пулаи вышла во двор. Через несколько минут вернулась.

— У меня есть патент на мастерскую, — начала объяснять она, — но в ремонте машин я мало что смыслю. Если механик мне говорит, что на такую-то работу потребуется два часа, я не могу доказать, что ее свободно можно сделать за час. А если он утверждает,