Да промеж собой бы нам великого…

Это Змей говорит. А Забава Путятична, любимая племянница Владимира Красное Солнышко, похищенная у стольнокиевского князя, чувствует себя в змеиных чертогах вполне комфортно. Добрыня совершенно спокойно и без особых проблем вывел ее из подземных пещер вместе с другими заложниками. В чем же дело? Откуда такая идиллия? Да ничего особенного, в общем-то – обычная повседневность любой войны: обмен пленными и заложниками. Весь вопрос: кто с кем воюет? И почему? Но и это еще не все. В цикле былин о Добрыне и Маринке, о чем уже говорилось выше, опять-таки фигурирует Змей, причем в самом неожиданном виде – в качестве полюбовника колдуньи Маринки. И живет он при этом не в пещерах где-нибудь далеко в горах, а в самом Киеве, в обыкновенном тереме; мало того – еще и в посиделках с красными девушками участвует. В том же варианте былины, записанном А.Ф. Гильфердингом, Змей (точнее – Змея, ибо здесь чудище выступает в женском роде) величает Добрыню старшим братом, а себя – его младшей сестрой. Это что еще за родственные отношения?

Рис. 92. Змей Горыныч. Художник Иван Билибин

Дабы приоткрыть завесу над этими и другими каверзными вопросами, начнем с другого конца. Согласно русским ономастиконам (сборникам имен, прозвищ и фамилий), еще в XV веке на Руси были люди, которых звали Змей (можно именем это считать, можно прозвищем, а можно и фамилией, тем более что так звали представителей княжеского рода). У южных славян такие фамилии известны и сегодня; правда, само слово, к примеру, по-сербскохорватски звучит как Змай; был даже известный сербский поэт-романтик с такой фамилией – Йован Йованович-Змай (1833–1904). Что все это значит? Только одно: Змеем, оказывается, может быть не только рептилия, но и человек. Или люди: если представить группу древних воздухоплавателей, перемещающуюся по воздуху на каком-то летательном аппарате. В таком случае становится понятным странный для историков пассаж из Первой Новгородской летописи, где под 1214 годом русский хронист флегматично записал: «Громъ бысть по заутрени <…> и потом тогда же змей видеша летящь».

Рис. 93. Иллюстрация Ивана Билибина к былине о Добрыне Никитиче

Но ведь как раз об этом речь и шла выше. Именно древние гиперборейцы владели техникой полета, строили вместительные (бравшие на борт до ста человек) воздушные корабли, имевшие к тому же реактивные двигатели. Вот и проплывали над российскими просторами и древнерусскими поселениями гиперборейские корабли по наикратчайшему пути – с Крайнего Севера в Средиземноморье, где когда-то посланцы полярной прародины основали Дельфийский храм (контакты между Элладой и Гипербореей, как известно, сохранялись на протяжении многих веков). Нетрудно представить, какой грохот стоял при низком пролете реактивных кораблей и сколько огня при этом вырывалось из сопла. А если их несколько? Снизу вполне можно принять за многоглавое и многохоботовое существо! Или еще одно возможное объяснение. Хоботы могли вполне соответствовать ступеням ракеты: три хобота – трехступенчатая ракета, девять хоботов – девятиступенчатая и т. д.

Но как же тогда быть с головами – их ведь бывает и три, и семь, и девять, и двенадцать? Вот это уж совсем просто: по головам всегда определялось количество особей. Когда говорят: стадо в двенадцать голов, – ни у кого ведь не возникает представление, что это двенадцать голов на одном теле. А почему у «змея» обязательно так должно быть? Так что трех-, семи-, девяти– и двенадцатиголовость вполне может означать либо количество самих таких аппаратов, либо количество людей («голов»), в них размещенных (кстати, и невестами или наложницами по пути можно было обзавестись, прихватив на борт какую-нибудь Забаву Путятичну).

Между прочим, ни в одном первоисточнике не сказано, откуда у змея вырываются дым и пламя. По традиции считается – из пасти (или точнее – из пастей), но это – домысел (в основном художников, ибо неприличным считается рисовать огонь сзади, как это имеет место в реальных реактивных аппаратах на жидком или твердом топливе). Впрочем, огнедышащий змей в народе тоже был известен, но пришел он туда через христианскую традицию – сакральный эпизод Апокалипсиса и легенду о Георгии, победившем дракона, трансформировавшуюся в фольклорный образ Егория Храброго.

Если проблема многоглавости не вызывает особой трудности для расшифровки, то проблема хобота (к тому же во множественном числе) загоняет исследователей в тупик. Дело в том, что в русском языке слово «хобот» выглядит совершенно инородным. Сегодня оно употребляется главным образом применительно к хоботу слона (или мамонта). Хоботок есть и у некоторых насекомых. Но это все вторичные и недавние значения. Раньше хобот означал «излучина, извилина реки», «дуга, окольная дорога»; про бунчук из конского хвоста тоже говорили «хобот». В других славянских языках – совершенно иные смыслы: например, у словенцев слово в абсолютно идентичном звучании означает «буйный», а у чехов и словаков – «бухта, залив, губа». Из других индоевропейских языков на сегодняшний день наиболее известно древнебританское слово «хоббит» (в основном благодаря сказочной эпопее Джона Рональда Руэла Толкиена «Властелин колец»). Но сейчас речь идет о другом.

Существует еще одна правдоподобная интерпретация змеиных хоботов. Она принадлежит академику Борису Александровичу Рыбакову. В своем известном труде «Язычество древних славян» он предложил такую гипотезу: все сказочные и былинные тексты, повествующие о битвах с многоголовыми и многохоботными существами, представляют собой не что иное, как смутные воспоминания об охоте наших пращуров на мамонтов в каменном веке.

Рис. 94. Бой на Калиновом мосту. Художник Николай Кочергин

Например, популярная сказка «Бой на Калиновом мосту» (рис. 94) расшифровывается по следующей схеме. Калинов мост – огромные связки хвороста из веток калины, которые поджигались, дабы загнать мамонтов в ловчую яму. Пылающий хворост в конечном счете превратился в образ Огненной реки, через которую перекинут сказочный Калинов мост и возле которого происходит символическая битва с многохоботовыми змеями. Длинношерстные мамонты, прорываясь сквозь море огня («огненную реку»), сами превращались в живые факелы. Охотники, загнавшие мамонтов в яму, стремились забросать гигантских животных камнями и проткнуть копьями. Мамонты, в свою очередь, хватали охотников хоботами и в полном смысле данного слова старались вбить их в землю.

Апокалипсическая картина – ничего не скажешь: одним словом, знаменитая