президенты от них. И слышал, и даже знаю кто и каким образом.

Но своей прямо-таки книжонкой вы перевернули все политические пласты. И правые, и левые и, разумеется, центристы обнаружили в ней свое и объявили, что вы тот человек, который может спасти Россию.

Вы думаете, почему у вас тут три человека. Не на троих собираемся соображать. Я и Сергей Аристархович представители правых, Василий Аркадьевич от левых. Центр не поехал, но Елена Олеговна просила передать, что она присоединяется к нам.

Романов раскинул мозгами, припомнил — Елена Олеговна Николаева была председателем ведущей центристской партии социал-демократов.

Пряча растерянность, он впился в пирожок, кажется с мясом. Конечно, как автор, Дмитрий Сергеевич ожидал ответной реакции. Но не такой бурной. Научное одобрение, влияние в политических кругах, признание в качестве эксперта в дипломатической сфере, — вот тот максимум, который он предпочитал увидеть.

— Но ведь я известен как англофил и к тому же подписал крайне непопулярный Парижский договор. Разве то и другое не сводят мои возможности к нулю?

В разговор вмешался Семенов:

— Дмитрий Сергеевич, не прибедняйтесь. Ваша монография сплотила политические силы России в вопросах внешней политики. И в этом отношении все крупные политические силы не просто согласны, рвутся увидеть вас, как минимум своим представителем. Идеологическая база это, знаете, очень весомо.

А что касается Парижской конференции… Вы видели запись процедуры подписания? Нет? Посмотрите, узнаете о себе много нового. Вы были настолько мрачны и растеряны, по вашим щекам текли такие слезы, что любому смотрящему было очевидно, насколько вы страдаете, ставя свою подпись. Лично я тоже пролил слезу.

В вашем лице поруганная Россия была вынуждена капитулировать. А в своей книге вы показали, почему и в чем.

И после этого вы еще задает вопросы? Да вы сейчас самая популярная личность в стране.

Семенов усмехнулся.

— Надеюсь, вы не думаете, что у вас на кухне сидят три романтика — мечтателя?

Дмитрий Сергеевич так не думал.

— Не хочу заливать вас патокой славословия, тем более, мне говорили, что вы очень не любите громкие слова, но, по крайней мере, если не Россия, то многие политики вас ждут. Ведь это тот случай, когда интересы политической элиты совпадают с интересами России.

Романов пожал плечами. Может так, а может этак. Не убежденный, но несколько сломленный нажимом трех напористых политиков, он отважился прощупать почву:

— Итак, что вы мне хотите предложить конкретно?

Семенов и Каргузов несколько растерялись переходу к такой практичности, а Ларионов, немного знавший Романова, только усмехнулся.

— Под вашу персону собрался небывалый альянс. По сути говоря, большая часть политических сил России. А остатки так называемых независимых, — Ларионов презрительно выпятил губы, — пхе! Три оставшихся кандидата в совокупности наберут полпроцента в лучшем случае, если им повезет. Ну, — поощрил он Романова, — вся Россия у ваших ног. Решайтесь!

Дмитрий Сергеевич с ответом не спешил. Как все это знакомо по истории. Огромные рыхлые коалиции, которые разваливаются при первых же трудностях под тяжестью внутренних противоречий. Соединившиеся силы в любом случае ищут свои интересы, и президенту придется больше беспокоиться о сохранении коалиции, чем о каких-то осмысленных реформах.

— Не знаю, — промямлил он, — как-то не хочется представлять такое количество людей.

Семенов улыбнулся, показывая, что понимает Романова. Мол, сейчас начнется торговля, после чего невеста согласится.

Дмитрий Сергеевич откровенно почесался.

— Есть такая басня Крылова — «Лебедь, рак и щука». Не предлагаете ли вы мне стать погонщиком этого трио?

Ларионов встревожился. Романов говорил таким тоном, что отставной министр понял — если он сейчас скажет нет, то это будет НЕТ покрепче железобетонного столба.

И еще он понимал, что если Романов выступит в качестве независимого кандидата, то, скорее всего, выиграет. Даже если против него сгруппируется вся политическая элита, что маловероятно. А вот им всем придется весьма тяжело, особенно правым. После смерти Мануйлова у них не осталось видной фигуры. Сам он известен, но не на столько.

Романов еще не понимал, в какую политическую фигуру он превращался. Ему объяснят. Доброхоты найдутся, тут сомневаться не стоило. Да и сами они, скорее всего рану тщеславия уже разбередили.

— Дмитрий Сергеевич, — ровным, но металлическим голосом произнес он, — надеюсь, вы не станете делать глупостей. Стране сейчас действительно тяжело.

Романов улыбнулся. Некоторая растерянность политиков при его колебаниях укрепили его появившееся желание вернуться в высокую политику. Ларионов зря так трясется. Пускаться в одиночку в бурное море политики он не будет.

— Я хотел бы оговорить детали оформления нашего альянса, — сказал он. — Надеюсь, ваши требования не будут слишком жесткими.

Так в России наступила эпоха Романова.

Глава 29

Выборы состоялись в середине августа. Несмотря на нарастающий политический кризис, требовавший провести выборы как можно скорее, первоначальный срок в три недели пришлось увеличить из-за банальных технических затруднений — в одних регионах не распечатали бюллетени, в других не успели провести предвыборную кампанию, в третьих сначала пришлось навести элементарный порядок, а уже потом приступать к выборам.

К переносу практически все, за исключением радикальных осколков оппозиции, отнеслись спокойно. Политический кризис вдруг стал затихать. Удивительно, но и политический бомонд, и практически все население вдруг успокоились. Ведь Дмитрий Сергеевич еще официально не объявил о своем выдвижении, так пару раз объявился на телевидении, а его сторонники только намекали, какую крупную персону они вводят в политическую игру. А этого оказалось достаточно. Массивная, уверенная фигура академика, сумевшего вывести Россию из внешнеполитического кризиса с минимальными потерями и не потерявшего еще обычных человеческих черт, привлекла доверие и внушила почти всем надежду если и не на светлое будущее, то хотя бы на стабильность.

Демонстрации и погромы исчезли также внезапно, как и появились. В экономики наметился подъем, который сразу же был зафиксирован Нью-йоркской биржей подъемом котировок российских ценных бумаг. Буквально за несколько дней их курс стал приближаться к уровню, предшествующему Российско-грузинской войне.

А затем пришли и сами выборы. То ли население испугалось предстоящих неурядиц, то ли у Романова (как он сам шутил) была слишком красивая вновь опущенная борода, но явка на выборы составила более 70 процентов.

И в итоге Дмитрий Сергеевич Романов победил с абсолютным перевесом, набрав как в давние советские времена девяносто три и четыре десятых процента. Это не девяносто девять застойных, но, тем не менее, явилось оглушительной победой.

Западные наблюдатели, разумеется, оспорили итоги, указав на множество нарушений в процессе выборов.

Романову на них было