— Хороший термин, — одобрил Щукин несколько иронично. — Так вот пока ты, так сказать, самозамыкался, у нас в стране стало творится черт те что. Прямо-таки 1917 год, не поймешь только перед февралем или октябрем.

С одной стороны, давление Запада, с другой стороны, убийство президента привели к анархии. Демонстрации и погромы на улицах и борьба политиков за власть вплоть до открытых драк в Думе. Кандидатов в президенты набралось десятка полтора. А, — Щукин понизил голос, — реального ни одного. Хотя тебе об этом, наверное, твои высокопоставленные друзья лучше расскажут. Как они забеспокоились, когда ты вдруг исчез.

Вчера Дума ввела чрезвычайноеположение в Москве. Это в мирное-то время! И одновременно объявила, что выборы президента будут через три недели.

— Дмитрий Сергеевич, — раздался громкий и хозяйский голос Семенова, — мы тут без вас командуем. Чайник поставили, бутерброды режем.

Это, похоже, означало, что хватит секретничать с Щукиным и идти к ним. Одевать брюки в течение нескольких минут могла только женщина, коей Романов по определению не был.

— Ну ладно, поговорим вечером, — пожал руку Щукину Романов. — А теперь, извини, видишь, кличут.

Он проводил заведующего сектором до дверей, которые находились уже на месте, а около них в коридоре стояли молчаливые люди — охрана гостей.

А гости действительно хозяйничали у него на тесноватой кухне. Семенов заваривал чай, Каргузов доставал чашки, ворча, что посуды мало, а Ларионов что-то диктовал по фону. Учитывая, что упоминал он торт и пирожки, речь шла явно не о политических разногласиях.

— Так, — Ларионов окончил разговор по фону, выключил его и, увидев Романова, жестом пригласил к столу. — Надо бы, конечно, отметить твое возрождение посерьезнее, но, как говорится, во время матча пить нельзя. А чай у вас замечательный, цейлонский. Почти как у меня, когда я был в МИД. А, Дмитрий Сергеевич?

Романов молча кивнул и взял чашку с чаем, понимая, что сейчас на него взвалят какую-нибудь гадость.

— Итак, господа, разрешите вам представить, — голосом балаганного конферансье заговорил Ларионов. — Перед вами находится господин Дмитрий Романов, кандидат в президенты России от объединенных политических сил «Альянс российских политиков».

Романов такому открытию не обрадовался. Наоборот, он недовольно пожевал губами. Возникшее поначалу желание послать гостей куда подальше, удалось кое-как подавить. Он иронично оглядел их. Все-таки важные люди. Оскорбятся, подадут в суд за оскорбление. Потребуют по пять рублей. Теперь понятно, почему высшая власть (и реальная, и формальная) явилась в скромную квартиру всего лишь рядового академика.

Он посмаковал последние слова и почувствовал, что начинает страдать ерундой, как провинциальный политик на людях. Рядовой академик… посев бывает рядовой, а любой академик — это эксклюзив.

Дмитрий Сергеевич тряхнул головой. Все это, конечно, так, но избираться он все же не хотел, пропитанный духом изоляционизма, как Штаты после Первой мировой войны.

— Лучше не нашли? — попытался он открутиться. — Вас, например, Алексей Антонович. Из вас будет хороший президент — суровый, представительный, не затронутый духом Парижской конференции.

Ларионов взмахнул руками, едва не снеся со стола свою кружку.

— Голуба вы моя, — пожурил он. — Если бы была такая возможность, разве я вам уступил бы место? Суровый, представительный… Эк вас занесло.

И он принялся рассказывая в духе Щукина:

— Политический кризис в России, начавшийся с внешнеполитических проблем, в последние дни только углубился, перейдя во все сферы государства и общества. Я не буду говорить об уличных демонстрациях и погромах на улицах толпами из различных люмпенов, на это у нас есть министр внутренних дел. В Москве сейчас, как на войне — выйти на улицу можно, а там как повезет.

Не буду касаться и о первых признаках экономического кризиса. Сложная внутриполитическая обстановка явно неблагоприятно влияет на экономику. Биржу лихорадит, производство и в городе, и в деревне падает. Финансы уже сейчас находятся в плачевном состоянии.

Но, пожалуй, самое грустное, что начался совершеннейший раздрай среди политиков. Драки в Думе для России дело привычное. Но это вершина айсберга. Раскол углубляется и радикализуется. Вы понимаете, чем это может окончиться — 1917, 1991 годы налицо. Примеры можно продолжать, но от этого легче не становится. Вы же историк, знаете.

Полвека демократического строя для России явно оказалось маловато для закрепления демократических традиций. Институты власти рушатся. Государственная Дума, как всегда, разделилась на три части, что отражает общее состояние страны. Говорливые правые, многочисленные левые и слабый центр.

В таких случаях обычно спасает сильная личность. Рузвельт, Голль, Путин в прошлом веке и в первой четверти этого выравнивали курс, стабилизировали положение. Экономика начинала расти, население успокаиваться, радикалы либо затихали, либо их придавливали, а они, без поддержки населения, ничего не могли сделать.

Лично я делаю ставку только на сильную личность. Кое-кто, — Ларионов презрительно выпятил нижнюю губу, — говорит о развитии демократии, о сильном российском обществе, которое выдержит политический шторм. Ерунда! В Западной Европе через несколько веков демократии возникали проблемы с революциями и бунтами. И я, хоть и не люблю эту капризную даму Европу, примерам из ее политической жизни все-таки доверяю.

Проблема в другом. Ни один политик не имеет возможностей получить большинство. У нас есть неплохие политики, в том числе ваш покорный слуга, — Ларионов привстал и иронично наклонил голову, что, видимо должно было обозначать поклон. — Но все мы имеем влияние только в своих кругах. И никто не популярен среди населения настолько, чтобы наплевать на других политиков и опереться на эту популярность.

Ларионов дочитал лекцию о текущем политическом положении, аппетитно отхлебнул из чашки. Посмотрел на часы, нахмурился. Но как раз в это время в дверях кухни появился человек со сверстками.

— Давно пора, — недовольно сказал Ларионов.

Человек засуетился, развернул сверстки, явив миру торт, пирожки, рулеты, конфеты и так далее. Стол моментально исчез под возникшей скатертью — самобранкой.

— Нормально, — одобрил Семенов и человек исчез.

Ларионов взял приличный кусок уже разрезанного торта.

— На чем это я остановился? — задумчиво произнес он. Вспомнил: — Ах да! И вот в этом бардаке, в этом болоте вдруг появляется ваша монография. Прямо-таки луч света в царстве тьмы. Пока ее читали немногие, но шорох пошел по всей России. Наверняка, никогда еще в России научные работы не оказывали такого взрывного влияния на политику.

Честно говоря, кое-какие центристские силы, не крупные, но известные, собирались предложить вам членство в своих партиях, и даже быть кандидатом в