— Жаль, — кратно и совершенно невыразительно сказала Цинь Жуа и улыбнулась.

— Возможно я ещё смогу придумать, как выпутаться из всей этой передряги. Да и к тому же из жалости мне ничего не надо, и хочется ещё немного пожить, — объяснил мужчина, а потом немного удивился собственным словам и ощущениям. Фан Линь вдруг обнаружил, что ему действительно пока не хотелось оставлять жизнь. Но почему? Он и раньше не спешил умирать, но и не избегал смерти особенно рьяно, — всё равно в жизни больше ничего интересного не осталось, думал мужчина… Но теперь он вдруг осознал, что даже несмотря на это он пока не может умирать. Почему? Может из-за его незаконченного дела? Фан Линь потеребил колечко в своём ухе…

Нет, вряд ли. Этот долг он уже в принципе не мог вернуть. Значит была ещё какая-то причина.

Но что именно?

Кто знает. Фан Линь был уверен только лишь в одном: что бы ни было той таинственной мотивацией, которая развеяла серость его жизни, и вернула ему к ней страсть, в неё лучше не вдумываться, а то можно ненароком в ней разочароваться и потерять…

— Кстати… — вдруг заметил Фан Линь. — А с чего вообще такое щедрое предложение? Я правда настолько жалкий, что ты благотворительности ради готова залезть ко мне в постель?

— Не веришь? — улыбнулась Цинь Жуа.

— По моему опыту, женщина из жалости может разве что приобнять.

— Ох, так может я и говорю всё это время про объятия… А ты что подумал?.. Впрочем, я дам тебе один совет: девушку лучше не спрашивать, почему она согласна. Когда мы начинаем думать, мы начинаем действовать из расчёта, а не по велению сердца… Либо же просто говорим нет.

— Ну свой шанс я полагаю уже проморгал, так что интересно узнать, — сказал Фан Линь и откинулся на спинку стула.

— В таком случае… — золотистые глаза Цинь Жуа нежно прошлись по мужчине. — Ты привлекателен, в меру… Ты на удивление заботлив, и мне понравилось, как ты волновался о юной госпоже. Это было мило. А ещё… — женщина прикрыла глазки и сверкнула улыбкой:

— …А ещё, у девушки должны быть секреты, так что больше я ничего не скажу.

Фан Линь сложил руки на груди и усмехнулся:

— А ты значит у нас теперь молоденькая девушка.

— Ох, — Цинь Жуа лукаво улыбнулась: — Смотрю тебя всё-таки задели мои ремарки про твой возраст. Прошу прощения…

Фан Линь кивнул, а потом устало вздохнул. Вымученный флирт порядком утомил мужчину, всё же он действительно был немного в возрасте, и ему сложно было поддерживать такую язвительную беседу. Дальше их разговор пошёл немного более развязно; Цинь Жуа время от времени подшучивала, мужчина парировал, попивая омерзительный себе напиток, просто чтобы смачивать горло. Женщина в свою очередь стала налегать на вино, и вскоре от внушительной бутылки осталась только половина, а напудренные белые щёчки служанки обрели нежный румянец.

— Если я выпью ещё немного, тебе придётся меня нести, — заметила она.

— Я не против.

— Может быть, ты только этого и хочешь, но я, пожалуй, воздержусь, — ответила женщина и встала из-за стола. Она задвинула за собой стул, и тут с моря дунул сильный прохладный бриз. Рюши на её платье захлестали и стали похожи на морскую пенку; Цинь Жуа стало клонить в бок. Фан Линь быстро выступил вперёд и поддержал её; женщина с улыбкой приобняла его за руку, и они пошли.

Всю последующую их прогулку по набережной мужчина чувствовал на своей руке лёгкий вес Цинь Жуа и слушал её немного неровные, короткие шажки на пару со своими, — он ощущал дыхание женщин, отдающее приятным, хотя и немного спиртуозным, винным ароматом.

Цинь Жуа была культиватором, причём очень даже сильным, так что если бы она захотела, ей бы не составило труда в миг протрезветь; более того, даже просто чтобы оставаться пьяной, ей приходилось подавлять верчение своего Звёздного Колеса. Поэтому сейчас она была хрупкой, как самая обыкновенная девушка.

— Интересно, где сейчас юная госпожа… — проговорила женщина.

— Вернулась уже, наверное. Могу поискать её, когда вернёмся.

— Как забавно, — не забывай, она уже сильнее тебя, Мастер.

— Как такое забудешь, — прыснул Фан Линь, и всё-таки заметил про себя, что Мая ещё не нанесла руну на колесо, а значит она пока ещё не была сильнее его. К тому же мужчина был более-менее уверен, что одолеет её и на первой, и даже на второй руне при определённом стечении обстоятельств, если она и дальше будет стоять как вкопанная в начале боя. Так что пока что он ещё не был слабее своей ученицы; однако если она продолжит культивировать со своей безумной скоростью, сохранит он свою фору недолго.

Пока Фан Линь размышлял об этом, они вышли в коридор. Там было пусто. Уже наступил поздний вечер, и большинство жильцов отеля либо уже вернулись в свои комнаты, либо не планировали возвращаться в них до самой поздней ночи или даже до утра. Цинь Жуа встала напротив своего номера, достала откуда-то ключи и стала возиться перед дверцей, вставляя их и так, и этак, и всё мимо. И всё это женщина дела с большим азартом и вниманием: Фан Линь наблюдал за её сжатыми розовыми губками и напряжёнными глазами.

Когда же Цинь Жуа наконец попала в скважину и приоткрыла дверь, её губки приоткрылись в раслабленном вздохе, и Фан Линь немедленно накрыл их своими. Спустя пару десятков секунд губы их разомкнулись.

— Ты ведь не хотел, чтобы с тобой спали из-за жалости? — заметила женщина.

— Давай тогда без жалости, — ответил мужчина, хватая её за бёдра. — А просто так. И не убивай меня после этого. Дай ещё пару часиков утром что-нибудь придумать.

Цинь Жуа растерялась, и вдруг усмехнулась:

— Ладно…

И сразу она взмыла у Фан Линя на руках.

Они ввались в номер, дверь хлопнула сама собой, и спустя всего несколько мгновений Цинь Жуа уже лежала на кровати, а Фан Линь крайне сосредоточенно расшнуровывал её запутанное платье.

— Моё колесо неподвижно, — вдруг заметила расслабляющаяся на перинах женщина. — Если ты постараешься, и убьёшь меня очень быстро, я не смогу тебе ничего сделать… — рассказывала она, пока Фан Линь разбирался с запутанной шнуровкой.

— …Тогда ты сможешь бросить юную госпожу и сбежать, и тебя ещё долго никто не найдёт… Какой хитрый и жестокий план; но я о нём догадалась, и поэтому у тебя ничего не выйдет… Возможно…

Фан Линь стянул с ног служанки чёрную ткань, открывая её бархатные белые бёдра.

— Но если