Шрифт:
Закладка:
29. Сказка об Адоре-королевиче
В некотором царстве, в некотором государстве жил-был король, который имел у себя трех сыновей, из коих меньшой назывался Адором-королевичем. Но как те оба сыновья были гораздо старее своего брата, то они и начали у своего родителя просить благословения и позволения ехать в иные государства погулять, людей посмотреть и себя показать. Король, родитель их, уважая просьбу своих сыновей, позволил им ехать в другие королевства, дав притом им по богатому кораблю и снабдив всем тем, что нужно для путешествующих. Адор-королевич, узнав о сем, что братья его получили от родителя позволения отъехать в чужие государства, желательно было и ему сотовариществовать им, почему, пришед в покои своего родителя и проливая слезы, просил его, чтобы он ему дал благословение и позволение ехать вместе со своими братьями. «Сын мой любезный, — говорил ему король, — ты еще молод и не можешь перенести всех тех трудностей, каковые встречаются с путешествующими. Я родительски советую остаться при мне, и когда ты достигнешь совершенного возраста, то в тогдашнее время можешь произвести в действо теперешнее твое намерение, и я никак уже тебе отказать тогда не могу». Но Адор-королевич, нимало не внимая совету своего родителя, неотступно его просил о том, дабы он его просьбу учинил действительно, объявляя притом, что он все случающиеся в пути трудности удобно перенести может. Король согласился на его просьбу, приказал и для него изготовить третий корабль и, дав свое благословение, отпустил его иных королевств посмотреть и себя показать.
Таким образом три королевича, простясь со своим родителем, сели каждый на свой корабль и отправились благополучно в путь. Ехали они морем несколько дней, не встречались ни с какими опасностями, и как находились они на самой средине своего пути, то большой брат поплыл в правую сторону, середний в левую, а Адор-королевич прямо. На третий день его мореплавания мимо корабля его плыл гроб, обитый железными обручами, который лишь только Адор-королевич увидел, приказал бросить якори в море и оставить корабль. Как скоро сие исполнили, то матросам своим велел сесть на шлюпки и, переняв оный, плывущий по морю гроб привесть к нему на корабль. Матросы, исполняя повеление королевича, подъехали на шлюпках к плавающему по морю гробу, переняли его и привезли на корабль. Королевич приказал его поставить на корабль в удобное место и, подняв якоря, продолжал свой путь далее, после чего целый день плыли весьма благополучно.
На другой же день нечаянно восстала сильная буря и ужасный ветер, который корабль королевича сбил с надлежащего пути и, занося в неизвестную сторону, прибил его к крутому берегу. Как скоро корабль морскими волнами принесен был к безопасному месту, то королевич сему весьма обрадовался и приказал корабль поставить на якорях, спустить бот, поставить в него перенятый плавающий по морю гроб и перевезти на берег, куда и сам переехал немедленно. По сем он приказал гроб вынуть из бота и, не раскрывая его, зарыть в землю. Когда все сие исполнено было по повелению королевича, то он таковой отдал приказ корабельщику, чтобы он его дожидался на сем самом месте год, и если королевич не возвратится чрез назначенное время, то бы дожидался и другой, и более бы трех лет не медлил на сем месте: по прошествии коего срока возвращался бы в свое королевство или куда ему заблагорассудится. Корабельщик обещался в точности исполнить ненарушимо приказание своего королевича.
Адор-королевич по сем, нимало не медля, пошел сухим путем туда, куда его глаза глядят. И шел он путем-дорогою три дня и три ночи, не видав ни встречного, ни поперечного. На четвертый же день услышал он некоторый за собою шорох, как бы кто гнался за ним вслед. Оглянувшись назад, Адор-королевич увидел за собою человека, бегущего в белом платье. Сие самое привело его в некоторый ужас, и как он будучи от природы своей смел, то, остановясь, обнажил свой острый меч, думая, что нагоняет его неприятель, хотящий безвременно лишить его не только того, что при нем имеется, но и самой жизни, которая почитается драгоценнее всяких сокровищ. Лишь только человек в белом платье нагнал Адора-королевича, то упал пред ним и, стоя на коленях, приносил ему благодарность за великодушный его с ним поступок и избавление его от долговременного беспокойства и изнурения. Сие слова Адора-королевича привели в великое удивление, и он, несколько подумав, спросил сего незнакомца: «Какое я тебе мог сделать благодеяние? Я сего не ведаю». — «Милостивый государь! — отвечал человек в белой одежде. — Весьма бы я был не чувствителен, если бы не стал приносить вам благодарности моей за то самое, что вы переняли гробницу, плавающую долгое время по морю, и приказали зарыть оную в землю. Когда бы столь великодушно вы не поступили со мною, то бы я, может быть, вечно плавал по оному морю и никогда бы не получил себе покоя». — «Каким же ты образом заключен был в оной гробнице, открой мне самую истину», — говорил королевич. «Когда ваше любопытство побуждает вас быть о сем известну, — отвечал человек в белой одежде, — то я вам честь имею о себе донести по самой сущей справедливости, не скрывая от вас ничего. Я называюсь Ивашка-белая рубашка, — продолжал он, — был сын одной бедной вдовы, и лишь только достиг я совершенного возраста, то свел короткое знакомство и дружбу с волшебниками и наконец столько успел в той волшебной науке, что превзошел самых лучших моих учителей. Искусство же свое более употреблял я во вред другим, нежели в пользу, о чем узнав, моя мать многократно мне родительски советовала оставить сие искусство, но я никак ее в сем не послушал, и она напоследок велела сделать железную гробницу, набила железные обручи и положила меня живого в оную, лишила своего родительского благословения и пустила по морю, по которому я плавал уже с лишком тридцать лет, но никто из проезжающих не перенял моей гробницы, и ты один только сделался ко мне великодушен, приказал оную перенять и зарыть в землю, за что теперь приношу тебе мою чувствительнейшую благодарность, обещаясь быть тебе слугою и помогать моим искусством во всяких трудных и опасных случаях». По окончании сих слов Ивашка-белая рубашка примолвил еще: «Ежели вы