Хотела подтолкнуть отца, но повисла на его шее. Люблю я папу. Всегда гордилась им, ждала одобрения. Отношения очень сложные у нас были — с его стороны были придирки, вечное недовольство, контроль… а еще неожиданные побудки, когда папа решал устроить мне сюрприз, рыбалки, матчи, походы по кондитерским втайне от мамы… Хорошее и плохое было.

— Может, со мной, все же? — тихо спросил он. — Здесь я не смогу тебя защитить.

— Меня другой защитит. Не беспокойся за меня. Марат… он меня не обидит. Себя береги, а не меня, пап.

Я все еще не могу отлипнуть от отца. Хотя надо бы возвращаться тем же путем, и отпустить. Но… сложно.

— Ты прости, милая. Прости меня и маму. Не должны мы были тебя матери отдавать. В работе были, молодые, не знали особо, что с ребенком делать. Ты с нами должна была расти. Да и потом, как уехали… я многое неправильно сделал, а уже не исправить.

— Ты со мной прощаешься? — подняла на папу возмущенный взгляд. — К чему эти «прости»? Да простила я давно! Жили как могли, получше многих, кстати. Давай, уезжай, и найди способ сообщить мне, где ты. Если не сообщишь, то… пап, я ребенка жду, и психовать буду. Имей это в виду. Если хочешь меня поберечь, то устроишься в безопасности, и мне сообщишь. Всё, уходи, уезжай…

Дважды толкнула папу в грудь, но ему, как и мне, кажется, очень тяжело прощаться. Но надо. Обязательно надо.

— Я сообщу тебе, где я, — папа отошел от меня, и снова обернулся. — Еще не поздно. Едем вместе! Едем, Алика…

Я хотела снова попросить его уйти, но не успела. Папины глаза расширились, я обернулась, запоздало сообразив, что слышала хлопок двери, и увидела троих мужчин.

— Алика Владимировна, вас ждут, — меня банально обхватили под грудью, и потащили в стоматологию.

А папа остался. Там, позади меня. Я хотела крикнуть, чтобы поторопился, но… они же не могут знать, что это мой папа. Или могут? Нет, он в капюшоне, он неузнаваем сейчас.

— Отпустите, — пропищала. — Там… мой знакомый, я просто попрощаюсь с ним, махну рукой, и всё. Да отпустите же! Вы что себе позволяете! Отпустите! — зарычала отчаянно, так как мужчина продолжил тащить меня по коридору.

И только когда я заплакала, он опустил меня на ноги, но не отпустил.

Слезы у меня нервические. Смотрю назад, на дверь запасного выхода, и жду, пока остальные двое вернутся. Их же трое за мной вышло. Узнали отца, или нет? Он изменился. Даже за тот год, что мы не виделись, он здорово переменился внешне, так что не должны. Наверное, он сообразил уехать. Но почему они не возвращаются? Это же охрана от Марата. И они за мной должны следить. Вышли, один меня утащил, а те двое, почему они все еще там, где я с папой была?!

— Идемте, я куплю вам воду в автомате, и отвезу домой, — мрачно произнес мужчина.

— Нет! Мне туда нужно, — заявила я панически, и кивнула назад.

Никто меня не слушал. Потащил к автомату у регистратуры, купил воду, и всучил её мне в руку, а затем вытащил на улицу.

Почему этот мужчина так себя ведет?

Я не могу спросить про папу, я не должна его сдавать, но что если они итак его узнали? Что мне делать-то? Молчать? Спросить?

На парковке не оказалось машины с водителем, к которым я уже привыкла. Меня подвели к другой машине. Это… это вообще человек Марата?

— Вы кто?

— Охрана ваша. Садитесь, домой отвезу.

— Почему вы прервали мой разговор со знакомым? Это дядя моей подруги. Я Марату расскажу, как вы со мной обращались, не сомневайтесь!

Он лишь пожал плечами, и мягко, но настойчиво втолкнул в машину. И сам сел за руль буквально через секунду. Нет, если бы это был не человек Марата, то вел бы он со мной себя не так уж мягко, и вряд ли бы церемонился.

— Алика Владимировна со мной. Да, отвезу. Хорошо, — произнес он в трубку, и отключил звонок, хотя я уже планировала вырвать телефон из мужской руки.

И сумка моя у этого человека. Дьявол.

— Дайте позвонить, — потребовала. — Мне нужно поговорить с Маратом.

Ноль внимания. Машина в пробке, мы стоим на повороте на трассу, где тоже пробка из-за часа-пик. По стеклу начинают бить первые капли дождя, и у меня мозг кипит. Совсем не соображаю, что делать.

Всё хорошо? Всё плохо? Папа уехал? Папа там, с ними?

Если с ними, то Марат его схватит. Изобьет. В полицию отведет. Или к Егору потащит, и заставит каяться. А папа слаб, он исхудал весь. Да, плохо поступил, что Егора бил, и на нем есть вина, но папа уже многое потерял. Он расплатился сполна — потерей мамы, потерей здоровья, привычной жизни. Он искупил уже, хватит. Нельзя его в полицию, и бить его нельзя.

Мне бы только понять, что делать…

— Дайте мне телефон! — отчеканила, чтобы снова получить в ответ тишину.

Проклятая пробка. Взглянула на часы. Оказывается, я в машине уже двадцать пять минут, а словно всего минуты прошла. И дождь усиливается, долбит в окна. Он умиротворять должен, а для меня каждая капля — удар по оголенным нервам.

— Дайте мне мой телефон! — заорала, теряя терпение, и продолжила: — Телефон! Быстро! Дайте мне позвонить! Дайте, — забилась в истерике.

Аж затрясло. Я должна позвонить Марату. Не могу я сидеть и гадать, что там случилось. Поняли ли эти охранники, что мой собеседник — это мой отец, или не поняли, и позволили уехать. Я просто не могу терять время. И от осознания, что время уходит, я забилась как в тисках, в своем теле, выплескивая наружу лишь слезы.

— Дайте! Дайте, дайте, дайте, — всхлипываю, доводя саму себя. — Дайте…

— Успокойтесь. Вот телефон, — он протянул мне свой мобильный, а не мой, спрятанный в сумочке.

Схватила, залезла в журнал вызовов, и первым же номером увидела его — Марата. С ним охранник и разговаривал, когда только сел в машину. С ним…

И я набрала, чтобы услышать лишь гудки. Бабушка учила, что нужно ждать пять гудков, не больше, это простая вежливость, но в этот раз я ждала до последнего. А затем, утирая слезы плечом, набрала Марата еще раз. И еще, и еще, и еще…

Мы все еще в пробке. На улице серо, люди бегут — кто с зонтом, кто прижав к голове сумку или портфель. Прячутся от дождя под козырьками, в машинах, в магазинах. Едут домой в автобусах. А я смотрю в окно сквозь дождь и стекло, прижимаю телефон к уху, и пытаюсь дозвониться.

Может, охранник меня обманул? Может, успел поменять телефон Марата, и я звоню вообще не тому человеку? Может, он сделал это, чтобы я заткнулась, и не мешала ему своей истерикой?

Едва я успела подумать об этом, как Марат ответил:

— Да.

— Марат, — всхлипнула, — что происходит? Твой охранник меня в машину затолкнул, ничего не объясняет, и…

— Ты сбежать хотела! — глухо произнес он. — От меня.